Хотя месть растянулась почти на два месяца, Эрвин все же подловил каждого из них поодиночке. Как-то вечером, перед самыми сумерками, он проследил за Орвиллом Бакменом до магазина Бэннера. Встал за деревом в ста метрах дальше по дороге и смотрел, как парень выходит, попивая газировку и доедая печенье «Литл Дебби». Как только Орвилл прошел мимо, запрокинув бутылку для очередного глотка, Эрвин вышел на дорогу. Врезал по донышку «Пепси» ладонью и вогнал стеклянное горлышко в глотку, сломав два гнилых передних зуба. Пока до Орвилла доходило, что случилось, все уже, по сути, было кончено, не считая контрольного удара. Часом позже он очухался в придорожной канаве, захлебываясь кровью и с бумажным пакетом на голове.

Пару недель спустя Эрвин ездил на стареньком «форде» Ирскелла на баскетбольный матч средней школы Коул-Крика. Они играли против команды из Миллерсберга, на это всегда приходило много народу. Он сидел в машине, курил «Кэмел» и высматривал, когда из дверей покажется Томми Мэтсон. Стоял вечер пятницы, было темно, зябко и моросило, как часто бывает в начале ноября. Мэтсон любил считать себя школьным ловеласом, всегда хвастался, сколько телок успевал обойти, пока их тупые парни гоняли по спортзалу резиновый мяч. Сразу перед хавтаймом Эрвин, выкинув в окно очередной окурок, увидел, как появляется его следующая цель, обхватив за талию первогодку по имени Сьюзи Кокс, и направляется к ряду школьных автобусов в конце стоянки. Эрвин вышел из «форда» с монтировкой и последовал за ними. Смотрел, как Мэтсон открывает заднюю дверь одного из желтых автобусов и помогает Сьюзи подняться. Выждав пару минут, Эрвин повернул ручку двери, и она раскрылась с хриплым скрипом.

– Что это было? – услышал он девушку.

– Ничего, – ответил Мэтсон. – Закрыл, наверно, не до конца. Теперь давай не ломайся, снимай трусы.

– Только когда закроешь дверь, – заупрямилась она.

– Да твою мать, – пробурчал Мэтсон, отрываясь от нее. – Надеюсь, ты того стоишь, – он зашагал по узкому проходу, придерживая штаны одной рукой.

Когда он высунулся, чтобы взяться за рычаг и снова закрыть дверь, Эрвин размахнулся монтировкой и врезал Мэтсону по коленным чашечкам, тот выпал из автобуса. «Господи!» – завопил он, когда рухнул на гравий и неловко приземлился на правое плечо. Эрвин снова замахнулся монтировкой, сломал ему два ребра, потом пинал, пока тот больше не пытался подняться. Достал из куртки бумажный пакет и присел рядом со стонущим парнем. Ухватив Мэтсона за кучерявый чуб, поднял голову. Девчонка в автобусе даже не пикнула.

В следующий понедельник Джин Динвуди подошел в школьной столовой к Эрвину и сказал:

– Я бы посмотрел, как ты попытаешься надеть пакет на голову мне, сукин ты сын.

Эрвин сидел за столом с Мэри Джейн Тернер, – в школе она была новенькой. Отец ее вырос в Коул-Крике, пятнадцать лет отслужил на торговом флоте, а потом вернулся домой за наследством от дедушки – запущенной фермой на склоне холма. Рыжая девчонка, когда представлялась возможность, материлась как матрос, и – хотя Эрвин сам не знал почему, – ему это очень нравилось, особенно когда они целовались.

– Отъебись, дебил, – сказала она, презрительно уставившись на парня, который высился над ними. Эрвин улыбнулся.

Не обращая на нее внимания, Джин сказал:

– Рассел, когда я с тобой закончу, займусь как следует твоей подружкой. Она не королева красоты, но, скажу тебе, и близко не такая страхолюдина, как твоя крысорожая сестричка. – Он стоял над столом, сжав кулаки, ожидал, что Эрвин вскочит и набросится на него, потом ошарашенно наблюдал, как парень закрывает глаза и складывает вместе ладони. – Да ты прикалываешься, – Джин оглядел многолюдную столовую. На него хмуро покосился физрук – плечистый мужик с рыжей бородой, по выходным подрабатывающий борцом в Хантингтоне и Чарльстоне. В школе ходили слухи, что его ни разу не клали на лопатки и что он побеждал во всех матчах, потому что ненавидел всех и вся в Западной Виргинии. Его боялся даже Джин. Наклонившись, он тихо сказал Эрвину: – Не думай, что молитва тебе поможет, уебок.

Когда Джин ушел, Эрвин открыл глаза и отпил шоколадное молоко из пачки.

– Ты в порядке? – спросила Мэри.

– Конечно, – сказал он. – Почему спрашиваешь?

– Ты правда молился?

– Да, – кивнул он. – Молился о правильном времени.

Наконец он поймал Динвуди спустя неделю в гараже его отца, пока тот менял свечу в своем «шеви» пятьдесят шестого. К этому времени Эрвин собрал уже десяток бумажных пакетов. Когда младший брат нашел Джина через несколько часов, его голова была аккуратно упакована во все. Врач говорил, ему повезло, что не задохнулся.

– Эрвин Рассел, – сообщил Джин шерифу, когда пришел в себя. Последние двенадцать часов он провел в больнице, уверенный, что плетется в хвосте на автогонках «500 миль Индианаполиса». Это была самая долгая ночь в его жизни: каждый раз, когда он давил на акселератор, машина замедлялась. Рев проносящихся мимо моторов все еще звенел в ушах.

– Эрвин Рассел? – переспросил шериф с сомнением. – Знаю, этот мальчишка не дурак подраться, но черт, сынок, ты ж раза в два здоровее.

– Он застал меня врасплох.

– То бишь ты его видел перед тем, как он тебе башку замотал? – спросил шериф.

– Нет, – ответил Джин, – но это он.

– И откуда же тебе знать?

Отец Джина прислонился к стене и следил за сыном угрюмым взглядом, налитым кровью. Парень чувствовал через всю палату, как от него несет коктейлем «Дикая роза Ирландии». Карл Динвуди был не так уж плох, пока пил пиво, но когда переходил на вино – пиши пропало. «Это мне выйдет боком, если не буду осторожней», – думал Джин. Его мать ходила в одну церковь с этими Расселами. Отец снова выбьет из него всю дурь, если услышит, что он приставал к этой мелкой сучке Леноре.

– Может, я и обознался, – сказал Джин.

– А почему тогда говоришь, что это мальчишка Расселов? – спросил шериф.

– Не знаю. Может, привиделось.

Отец Джина в углу издал звук, похожий на собачью отрыжку, потом сказал:

– Девятнадцать лет, а еще в школе. Что скажешь, шериф? Никчемный, как кабанье вымя, а?

– Это ты про кого бишь? – не понял шериф.

– Про вот эту хуйню безответственную на койке, про кого еще, – сказал Карл, потом развернулся и выбрел за дверь.

Шериф повернулся обратно к парню:

– Ну, хоть примерно можешь предположить, кто это нацепил тебе пакеты на голову?

– Нет, – ответил Джин. – Без понятия.

– Что там у тебя? – спросил Ирскелл, когда Эрвин вышел на крыльцо. – Я слышал, как ты ходил стрелять из духовушки. – Его катаракты ухудшались с каждой неделей, будто в комнате, и без того темной, медленно задергивали грязные шторы. Он боялся, что еще пара месяцев – и уже не сможет водить. Старость – почти ничего хуже с ним в жизни не приключалось. В последнее время он все чаще и чаще думал об Алисе Луизе Берри. Как же много они оба упустили из-за того, что она умерла такой молодой.