Уезжали они оттуда уже затемно и той ночью спали в машине на какой-то тихой сельской дороге. Разделили банку мясных консервов, пользуясь вместо ложки ножиком Карла; а потом Сэнди перелезла на заднее сиденье и пожелала спокойной ночи. И только он задремал, как вдруг его кишки пробрал резкий спазм, и Карл нашарил ручку двери. Пулей вылетев из машины, перебрался через сточную канаву, которая шла вдоль дороги. Сдернул штаны как раз вовремя. Выпростал в сорняки всю дрянь и все нервы, накопленные за неделю, держась за ствол азимины. Подтершись опавшими листьями, встал у машины и в лунном свете еще раз прочитал статью из журнала.

Потом достал зажигалку и сжег все страницы. Сэнди решил не рассказывать. Иногда она не следила за языком, и Карлу не хотелось думать о том, что с этим языком может понадобиться сделать в дальнейшем.

На следующий день после разговора с барменшей в «Текумсе» Бодекер съездил на квартиру в восточной части города, где жила его сестра с мужем. По большей части ему было плевать, как Сэнди ведет свою жалкую жизнь, но, пока он тут шериф, она не будет торговать тушкой в округе Росс. Трахаться на стороне от Карла – это одно; черт, он бы ее даже прекрасно понял, но работать за деньги – это уже совсем другое. Хотя Хен Мэтьюс обязательно обольет его по этому поводу грязью на следующих выборах, Бодекер переживал по другой причине. Люди – как собаки: начнут копать – уже не остановятся. Завертится все с мелочей: «А у шерифа сестра – шлюха», но потом кто-нибудь пронюхает о его делишках с Татером Брауном, а потом о взятках и прочей херне, накопившейся с тех пор, как он впервые нацепил значок. Оглядываясь назад, он понял: надо было прижать этого вороватого сутенера, пока был шанс. Арест такой крупной фигуры почти разом очистил бы его доброе имя. Но Бодекер позволил жадности взять над собой верх, и теперь еще долго никуда не сможет деться.

Остановившись перед обшарпанным сдвоенным коттеджем, он смотрел, как на бойню, которая находилась через дорогу, сворачивает грузовик без бортов, везущий скот. В жарком августовском воздухе висел тяжелый запах навоза. Старого драндулета, в котором Сэнди возила его домой в последнюю ночь перед тем, как он бросил пить, видно не было, но Бодекер все равно вышел из машины. Он был практически уверен, что у нее универсал. Он обошел дом сбоку и поднялся по шаткой лестнице, которая вела к их двери на втором этаже. Наверху была маленькая лестничная площадка – Сэнди называла ее «патио». В одном углу лежал перевернутый мусорный мешок – по яичной скорлупе, кофейной гуще и смятым упаковкам от гамбургеров ползали зеленые мухи. Рядом с деревянными перилами стоял мягкий кухонный стул, а под ним – кофейная банка, наполовину забитая бычками. Карл и Сэнди жили хуже, чем цветные в Белом Раю и быдло в ущелье Нокемстиффа, подумал Бодекер. Боже, как он ненавидел распиздяев. Его служебную машину каждое утро по очереди мыли зэки из окружной тюрьмы, стрелки на штанах цвета хаки всегда были прямые, как ножи. Помощник шерифа пнул с дороги пустую банку из-под мясных консервов и постучал в дверь, но никто не ответил.

Уходя, услышал краем уха откуда-то поблизости обрывок мелодии. Перегнулся через перила, увидел пухлую дамочку в купальнике в цветочек, лежащую на желтом покрывале во дворе по соседству. Вокруг нее в высокой траве были разбросаны ржавые рамы и запчасти от старых мотоциклов. Свои русые волосы она заколола на затылке, а в руке держала маленький транзистор. Вся обмазалась вазелиновым маслом – блестела, как начищенный пятак на солнце. Он смотрел, как она крутила ручку в поисках другой станции, услышал негромкий напев какой-то хилл-билли-песни о разлуке. Потом она поставила радио на край покрывала и закрыла глаза. Скользкий живот поднимался и опадал. Дамочка перевернулась, потом подняла голову и огляделась. Решив, что никто не смотрит, расстегнула верх купальника. Немного поколебавшись, подтянула нижнюю половину, чтобы обнажить семь – десять сантиметров белой кожи ягодиц.

Бодекер закурил и стал спускаться по лестнице. Представил, как его зять сидит здесь на солнце, обливается потом и пялится во все глаза. Ну а что, разложила свои телеса всем на обозрение. Карла, кажется, хлебом не корми, дай пофотографировать, и Бодекер задался вопросом, не щелкал ли зятек соседку без ее ведома. Хотя он не был в этом уверен, все-таки полагал, что против такой херни должен быть какой-то закон. А если нет, то надо бы его выдумать.

Уезжали они из «Рюмки на ночь» уже в полдень. Сэнди проснулась в одиннадцать, потом еще час провела в ванной. Ей было всего двадцать пять, но в русых волосах уже виднелись первые седые пряди. Карл волновался за ее зубы – они всегда были ее главным украшением. От сигарет зубы покрылись уродливыми желтыми пятнами. Заметил он и то, что теперь изо рта у нее всегда пахло плохо, никакие мятные конфеты тут не спасали. Что-то во рту загнило, это уж без сомнения. Как только вернутся домой, сплавит ее к дантисту. Не хотелось думать о расходах, но красивая улыбка – важная часть его фотографий, необходимый контраст для боли и страданий. Карл пробовал раз за разом, но еще не удавалось уговорить моделей выдавить хотя бы мелкую усмешку, стоило достать пистолет и приняться за их обработку. «Девочка моя, я знаю, иногда это тяжело, но ты должна выглядеть счастливой, иначе ничего не выйдет, – говорил он Сэнди всякий раз, когда делал с мужчинами что-нибудь такое, отчего она расстраивалась. – Вспомни о той картине, о „Моне Лизе“. Представь себе, что ты – это она, висишь там на стене в музее».

Не проехали они и нескольких миль, как Сэнди вдруг ударила по тормозам и свернула в мелкую закусочную под названием «Тип-топ». Та была построена в виде вигвама, размалеванного разными оттенками красного и зеленого. Парковка была забита почти до отказа.

– Ты какого хрена творишь? – спросил Карл. Сэнди заглушила мотор, вышла из машины, подошла к пассажирской стороне.

– И мили не проеду, пока не поем настоящей еды, – заявила она. – Три дня уже питаюсь одними шоколадками. Блядь, у меня уже зубы шатаются.

– Господи Иисусе, только на дорогу выехали, – сказал Карл, но она повернулась и уверенным шагом направилась к двери закусочной. – Погоди, – крикнул он. – Я с тобой.

Заперев машину, он последовал за ней внутрь, и они нашли кабинку у окна. Официантка принесла две чашки кофе и потрепанное меню, забрызганное кетчупом. Сэнди заказала французский тост, а Карл попросил жареный бекон. Она надела очки, стала наблюдать, как человек в заляпанном фартуке пытается зарядить в кассу новый рулон бумаги. Заведение напомнило ей «Деревянную ложку». Карл оглядел людное помещение – в основном фермеры и старики, да пара потасканных коммивояжеров, изучающих списки потенциальных покупателей. Потом заметил за стойкой молодого человека лет двадцати – тот ел кусок пирога с лимонной меренгой. Крепкого сложения, плотный, волосы кудрявые. Рядом со стулом он поставил рюкзак с вышитым американским флажком.

– Ну? – сказал Карл, когда официантка принесла еду. – Сегодня себя чувствуешь лучше? – Пока говорил, один воспаленный глаз не спускал с мужчины за стойкой, а второй – с их машины.

Сэнди проглотила и покачала головой. Налила еще сиропа на французский тост.