Он оторвался от перил, пошатываясь, подошел к качалке Ирскелла и сел. Задумался о родителях, и в горле у него вдруг пересохло, а дыхание перехватило. Виски ему нравился, но иногда вгонял в глубокую тоску, которую снимал только сон. Хотелось плакать, но он поднял бутылку и сделал еще один глоток. Где-то на соседнем бугре пролаяла собака, и на ум пришел Джек – бедный безобидный щенок, которого отец убил ради какой-то паршивой крови. Один из худших дней того лета на его памяти – почти как ночь, когда умерла мать. Скоро, пообещал себе Эрвин, он вернется к молельному бревну поискать кости собаки. Хотелось похоронить их как полагается, сделать, что может, чтобы искупить поступки сумасшедшего отца. Даже если доживет до ста, поклялся про себя Эрвин, он никогда не забудет Джека.

Иногда он задавался вопросом: а если он просто завидует, что у Леноры отец может оказаться жив, а у него – умер? Он читал все выцветшие газетные статьи, даже лично прочесывал лес, где нашли труп Хелен, надеясь найти какую-нибудь улику, которая опровергнет всех: неглубокую могилу с двумя скелетами, медленно поднимающимися из земли бок о бок, или дырявую от пуль ржавую коляску в глубине какого-нибудь незамеченного оврага. Но нашел за все это время только два отстрелянных ружейных патрона и фантик от жвачки «Сперминт». Ленора пропускала мимо ушей его вопросы о том утре и об отце и все болтала о судьбе, предначертанной любви и прочей романтической фигне, которую вычитала в книгах из школьной библиотеки, так что он понял: надо было остаться дома и повозиться с «бел-эйром». С самой покупки автомобиль капризничал на дороге.

– Черт, Ленора, хватит нести чушь, – сказал ей Эрвин. – А кроме того, может, ты даже не сирота. Послушать местных – твой отец живее всех живых. Черт, да он хоть завтра может выскочить из-за холма и примется выплясывать джигу.

– Я надеюсь, – ответила Ленора. – Молюсь за него каждый день.

– Даже если это значит, что он убил твою мать?

– Мне все равно, – сказала она. – Я его уже простила. Мы можем начать с чистого листа.

– Бред какой.

– Нет, не бред. А как же твой отец?

– А что мой?

– Ну, если бы он мог вернуться…

– Девочка, просто заткнись, – Эрвин направился к кладбищенским воротам. – Мы ведь оба знаем, что этого не будет.

– Прости, – всхлипнула Ленора.

Глубоко вздохнув, Эрвин остановился и обернулся. Иногда казалось, что она прорыдала полжизни. Помахал перед ней ключами.

– Слушай, если тебя подвезти – пошли.

Вернувшись домой, он почистил карбюратор «бел-эйра» ершиком, окунутым в бензин, потом ушел сразу после ужина – забрать Хобарта и Дэрила. Всю неделю он ходил приунывший, в мыслях о Мэри Джейн Тернер, и чувствовал необходимость хорошенько надраться. Ее отец быстро смекнул, что служить на торговом флоте куда проще, чем корчевать камни и волноваться из-за засухи, так что в прошлое воскресенье собрал спозаранку семью и направился в Балтимор, на новый корабль. Хотя Эрвин не отставал от нее с первого свидания, теперь он был рад, что Мэри не дала залезть к себе в трусы. Прощаться и так оказалось непросто. «Пожалуйста», – просил он, когда они стояли у ее дверей в ночь перед отъездом; и она улыбнулась, встала на цыпочки и в последний раз прошептала на ухо непристойность. Они с Хобартом и Дэрилом вскладчину купили бутылку, упаковку на двенадцать банок, пару пачек «Пэлл-мэлла» и заправили полный бак. Потом до полуночи катались по унылым улицам Льюисберга, слушая по радио то музыку, то помехи, и трепались, чем займутся после школы, пока их голоса не сделались грубее гравия от дыма, виски и грандиозных планов на будущее.

Откинувшись в качалке, Эрвин задумался, кто теперь живет в его старом доме, обитает ли продавец до сих пор в своем маленьком фургоне, залетела ли уже Джейни Вагнер. «Дает всем подряд», – пробормотал он себе под нос. Снова вспомнил, как помощник шерифа по фамилии Бодекер запер его на заднем сиденье патрульной машины, после того как Эрвин отвел его к молельному бревну, словно законник испугался его – десятилетку, перемазанного пирогом с голубикой. Той ночью его посадили в пустую камеру, не зная, куда еще деть, и на следующий день явилась соцработница с его одеждой и адресом бабушки. Подняв бутылку, он увидел, что на дне осталось пальцев на пять. Сунул под кресло – пускай Ирскелл добьет с утра.

Преподобный Сайкс закашлялся, и паства церкви Святого Духа в Коул-Крике наблюдала, как по его подбородку сбежала струйка крови и капнула на рубашку. Впрочем, он продолжал речь, прочел людям достойную проповедь о помощи ближнему, но в конце объявил, что оставляет пост.

– Временно, – сказал он. – Пока мне не полегчает.

Сказал, что у жены в Теннесси есть племянник, который только что закончил настоящий библейский колледж.

– Говорит, что хочет работать с бедняками, – продолжал Сайкс. – Должно быть, демократ, – он ухмыльнулся, надеясь, что шутка слегка поднимет настроение, но услышал только, как сзади у дверей плачет вместе с женой пара женщин. Теперь он осознал, что сегодня надо было оставить ее дома.

Осторожно вздохнув, священник прочистил горло.

– Я не видел его с детства, но мать говорит, что он парень хороший. Прибудут они с женой через две недели, и, как я сказал, он просто ненадолго меня заменит. Знаю, он не местный, но постарайтесь принять его по-доброму, – Сайкса слегка повело, и он схватился за кафедру, чтобы выпрямиться. Достал из кармана пустую пачку «Файв Бразерс» и поднял над головой. – Если она вдруг кому-то понадобится – забирайте. – Тут на него нашел приступ кашля, переломил пополам, но в этот раз Сайкс успел закрыть рот платком и скрыть кровь. Отдышавшись, выпрямился и огляделся с красным и потным от натуги лицом. Было слишком стыдно признаться, что он умирает. Чернота в легких, с которой он боролся много лет, наконец его одолела. Через неделю-другую, максимум через месяц, если верить врачам, он встретится с Создателем. Сайкс не мог бы честно сказать, что ждет встречи с нетерпением, но знал, что прожил жизнь лучше многих других. В конце концов, разве он не протянул на сорок два года дольше, чем бедолаги, погибшие при обвале шахты, который привел его к призванию? Да, он счастливчик. Священник вытер слезу и сунул окровавленную тряпку в карман штанов.

– Ну, – сказал он, – ни к чему вас более задерживать. У меня все.

Рой поднял Теодора с коляски и перенес через полосу грязного песка. Они были на северном конце общественного пляжа Сент-Питерсберга, к югу от Тампы. Бесполезные ноги калеки болтались, как у тряпичной куклы. Он пропах мочой, и Рой заметил, что двоюродный брат больше не пользуется бутылкой из-под молока – просто дует в прогнивший комбинезон, когда надо сходить по нужде. По дороге пришлось несколько раз положить Теодора на землю и передохнуть, но наконец они добрались до кромки воды. Две полные женщины в широкополых шляпах привстали и посмотрели на них, потом торопливо собрали свои полотенца и кремы и направились на стоянку. Рой вернулся к креслу и захватил ужин – две литровых бутылки белого портвейна и сверток с вареным окороком. Они украли все это в бакалее в паре кварталов отсюда сразу после того, как их высадил дальнобойщик с грузом апельсинов.