— А как же пленные?! — возмутился Клаус. Он повел хозяйку показывать захваченных танкистов, которых он заточил в загон для скота.

— Ну и где ж твои енералы, касатик?

В загоне квакало пара десятков лягушоидов, каждый размером с молодую курицу.

— Ох, напасть какая! — переполошилась хозяйка. — И откедова енти жабы взялися? Не дай бог, мору наведут, вовек не изживешься. А ну их, проклятых, к бесу! — хозяйка торопливо отворила скрипучую дверь загона, замахала хворостиной и лягушоиды наперегонки запрыгали к канаве.

Клаус стоял со слезами на глазах. Вот она, его победа!

Линия фронта проходила так недалеко, и так явственно пахло пороховой гарью, и так громко звучала канонада… Но благодаря его, Клауса, усилиям, война ушла далеко вперед, и теперь глупой женщине уже ничего не докажешь.

Страдая от скорбных размышлений, Клаус отказался от ужина, но все же позволил уложить себя с компрессом на лбу. Вскоре он забылся тяжелым сном.

Среди ночи какая-то сила опять подняла его с кровати. Скаут вышел во двор, полный ночной свежести. Луна стояла высоко и лужа явственно выделялась посередине.

Клаус подкрался, заглянул.

Сквозь поблескивающую воду он увидел шеренги солдат, уходящие за горизонт. Рослые, мощные парни с квадратными подбородками и ничего не выражающими глазами. Двадцать человек в каждом ряду, на каждом — камуфляж, каска, в руках — карабин и ранец за спиной. «Вот это войско!» — подумал Клаус. Его восхищению не было предела. Если бы это было не отражение, а реальная армия…

В этот момент шеренги сдвинулись, грянул марш и солдаты дружно зашагали вперед. За пехотой шла кавалерия в бронзовых доспехах, на вороных жеребцах. Сзади ревели танки, пыль сыпалась меж лязгающих гусениц и поднималась к самому небу, по которому промелькнули едва различимые истребители.

Последним по выжженной равнине шел маршал Феро. Поравнявшись с Клаусом, он сказал ему.

— Здравствуй, рядовой Клаус!

— Здравия желаю, мой маршал! — крикнул Клаус в ответ.

— Благодарю тебя за выигранное тобой сражение.

— Рад стараться!

— К сожалению, оно не смогло коренным образом переломить тактическую обстановку. И у меня есть не слишком приятные известия для тебя, рядовой Клаус. Война закончена.

Клаус дернулся всем телом и хотел что-то сказать, но маршал поднял руку, требуя внимания.

— Несмотря на это, — продолжал он, — Командование присвоило тебе чин обер-рядового и готовит приказ о награждении. Со своей стороны хочу предложить тебе присоединиться к нам. Война закончена здесь, но Война продолжается. Ты необходим нам. Итак?

— Конечно, мой маршал, — пролепетал Клаус, не веря собственному счастью.

— Не слышу! — свирепо крикнул маршал.

— Так точно, мой маршал!!! — заорал Клаус так, что куры посыпались с насеста, а в доме задрожали стекла.

— Молодец. Я ни на минуту в тебе на сомневался. Теперь слушай внимательно и запоминай, это твое последнее задание. На околице выгона в миле отсюда есть вкопанный в землю медный шест. Ты должен до рассвета принести его сюда и спуститься к нам. Времени у тебя в обрез. Если ты не успеешь, то последствия не будут благоприятны для нашей стороны. Понял?

— Так точно!

— Я верю в тебя, мой мальчик, — маршал смахнул слезу, — поспеши. Мы все тебя ждем, и я знаю, что мы еще повоюем!

С этими словами маршал Феро исчез, а лужа подернулась рябью.

Клаус посмотрел на небо. Звезды уже бледнели, и все четче становилась полоска далекого леса. Он должен успеть! Клаус сорвался с места и как безумный выскочил на дорогу.

Никогда в жизни он еще так не торопился. Это была гонка, от которой зависела не только его судьба, но и судьба мира.

Небо стало розоветь, когда он достиг шеста и выдернул его из земли, выпустившей струйку зловонного дыма. Шест был необыкновенно тяжел, ноги Клауса заплетались, а сухожилия терзала страшная боль. Он упал, поднялся и упал снова. Сто шагов осталось до поворота, за которым уже было хорошо видно свиноферму. Горизонт стал четким и ясным. Клаус снова побежал, волоча за собой шест. На повороте он снова свалился в грязь и на секунду отключился. Вскинув глаза, он увидел блик солнца на коньке дома. У него оставалось всего две-три минуты.

Клаус прикусил язык, сглотнул и почувствовал слабость в голове. Зато он смог встать на ноги и проковылять мимо ворот. До лужи оставалось не больше десятка метров. Солнечный зайчик уже прыгал у края крыши.

Загребая куриный помет, Клаус вполз прямо в лужу. Теперь надо было поставить шест.

Руки свело судорогой на гладкой металлической поверхности. Скаут закричал от боли и злости, уперся шестом и стал вставать. Тело скользило по грязи, но он уже был на коленях. Луч солнца достиг окон дома. Разламывая спину, Клаус выпрямился и, наконец, встал посреди лужи, буквально повиснув на шесте.

Он сделал еще один шаг, готовясь скользнуть вниз. И не успел. Яркое солнце ударило ему в глаза, расплавило тело, и свет его докатился до самых темных уголков подсознания, выявляя то, чего он никогда в себе не подозревал. Его туловище ссохлось и соскользнуло с шеста.

Хозяйка проснулась еше затемно, принесла воды, затопила печь и, выйдя во двор, крикнула:

— Эй, милок, кушать давай!

Никто ей не ответил.

Прикрывая ладонью глаза, она осмотрела двор. Курятник был пуст, все его обитатели уже толкались снаружи. Она позвала еще раз, подождала.

— Ох, чудной какой, блаженный, видать, — вздохнула она. — Вон, давеча жаб в плен посадил. Я-то, дура, посмеялась, а он-от, чай, обиделся, да и со двора долой али издох где, горемышный.

Она дошла до середины двора и увидела шест, воткнутый в лужу. Какое-то странное шевеление под ним привлекло ее внимание. Женшина присмотрелась, открыла рот и тут же прикрыла его ладонью.

— Господи, это еще что? — изумилась она, торопливо отступая назад и торопливо крестясь, — Матерь Божья, спаси и сохрани! Напасть какая!

Лужа, как и всегда, была обширна и грязна. Посреди нее плескался здоровенный лягушоид, как две капли воды похожий на тех, что хозяйка накануне выпустила из загона, только перепачканный в нечерноземе с лапок до головы. Лягушоид упорно пытался нырнуть, но вода выталкивала его назад, расходилась во все стороны ровными кругами, отражалась от берегов и возвращалась обратно.

Остров для Никола

Солнце заходило четыре раза, прежде чем начиналась ночь, дикая и безмолвная.

Остров лежал или плыл своим путем где-то в океане, и на Острове уже одиннадцать дней обитал человек по имени Никол. Каких-то одиннадцать дней назад он еще