широкоплечий, с большим животом, нависавшим над ремнем брюк. Он смотрел на меня, опустив голову на грудь и приоткрыв рот, как сенбернар. Я отвернулась. Каждый раз, когда открывалась дверь, я мысленно проклинала Тома, ведь именно по его милости я оказалась в компании таких неотесанных грубиянов. Уже было ясно, что рано или поздно кто-то из них совершенно точно попытается ко мне «подкатиться». Однако куда унизительнее будет, если даже в отсутствие других женщин, никто из них не попытается отвесить мне какой-нибудь сальный комплимент.

Работая секретаршей в агентстве у мистера Браунли, я кое-что о себе поняла: со мной не флиртуют, потому что я недостаточно страшненькая и недостаточно красивая. Мужчины заигрывают с дурнушками, потому что жалеют их, бедненьких, и еще потому, что доподлинно знают: дурнушкам хватит ума не принимать их комплименты всерьез. Некрасивые девушки знают, что они некрасивые, и не питают никаких иллюзий на собственный счет. А с красотками мужчины флиртуют, чтобы испытать свою храбрость. Они не ждут ничего, кроме вежливого – и хорошо, если вежливого, – отказа. Но зато годы спустя, когда они обзаведутся семьей: средненькой, ничем не примечательной женой, средненькими, ничем не примечательными детишками, – они смогут утешиться мыслью, что в свое время хотя бы попытались. Лучше попробовать и обломиться, чем жалеть, что вообще не попробовал. Но как некрасивые девушки знают, что они некрасивые, так и красавицы знают, что они красотки. У дурнушек нет выбора, кроме как хватать первого парня, чьи ухаживания делаются не в шутку, но и у красавиц есть свои проблемы. Например, избалованная красотка, предполагающая, что поток женихов никогда не иссякнет, будет привычно отказывать всем соискателям, а потом вдруг окажется, что ей уже тридцать, ее красота подувяла, и у нее есть все шансы остаться разочарованной, озлобленной на весь мир старой девой. У мужчин таких проблем нет. Как красивые девушки знают, что они красотки, так и красивые парни знают, что они красавцы. Зато страшненькие мужчины, кажется, не понимают, что они уроды. Я не раз наблюдала, как настоящие квазимодо заигрывают с ослепительно красивыми девушками, даже не осознавая, что тем самым нарушают естественный порядок вещей. Это было бы смешно, если бы не тот факт, что мы, женщины, сами их поощряем. Я видела много красивых девушек под ручку с невообразимо уродливыми гомункулами. И ни разу не видела, чтобы было наоборот. Тому есть объяснение: над всякой красавицей довлеет проклятие. Ее априори считают глупенькой. Предполагается, что для привлечения кавалеров ей не нужно делать вообще ничего, кроме как быть красивой. Но мой опыт подсказывает, что между умом и красотой нет никакой корреляции. Я встречала красавиц, способных блистательно поддержать любую интеллектуальную беседу, и дурнушек, тупых как бревно. Красавица под ручку с гомункулом декларирует миру, что она не только красива, но еще и умна. И мир глядит в восхищении на них обоих: на нее и на него. Хотя лично мне представляется верхом глупости выбирать себе в спутники уродца, когда есть возможность выбрать красавца. С другой стороны, наблюдая красавца под ручку с уродиной, мы глядим на него с жалостью. А на нее – с возмущением и злостью, мол, хватило же наглости захапать то, чего она недостойна по всем параметрам.

Но я сама не красавица и не дурнушка. Я совершенно обычная, что называется, средняя. С такими, как я, заигрывать неинтересно. Это не будет ни уничижительной шуткой, ни дерзновенным полетом Икара к солнцу. К тому же, флиртуя с совершенно обычными девушками, мужчина сильно рискует: ведь мы, вероятно – и даже скорее всего, – воспримем ухаживание всерьез. А там не успеешь и глазом моргнуть, как случится нежданная беременность, и пора будет спешно устраивать свадьбу.

Вот почему поведение Тома по отношению ко мне представлялось загадочным. Стоит ли говорить, что я уже миллион раз прокрутила в голове наши прошлые разговоры, и вывод напрашивался сам собой: Том и вправду заигрывал. Его настойчивое предложение меня проводить еще можно было бы, хоть и с натяжкой, принять за обычную вежливость. Но когда он сказал, что обещает ко мне не приставать, тут уже был намек. Если он сделал подобное заявление, значит, какие-то мысли о том, чтобы пристать, у него все-таки были. Он мог бы вообще ничего не говорить – мало ли что придет в голову! – но он все-таки высказался, хитроумно прикрывшись якобы искренним уверением, что у него даже в мыслях такого нет. Разумеется, это было сказано как бы в шутку. Шутка – отличный инструмент для флирта, если применяется обоюдно. Но у меня нет чувства юмора. Я не умею с ходу придумывать остроумные реплики для поддержания шутливой беседы, и у меня есть дурацкая склонность принимать шутки за чистую монету. Если бы я хоть немного практиковалась в искусстве флирта, я бы ответила – разумеется, этак игриво, – что была бы только рада, если бы ко мне пристал такой видный мужчина. Мы бы весело рассмеялись, давая понять, что оба шутим, но при этом сразу стало бы ясно, что мы заключили некий негласный договор.

Кажется, я поняла, почему Том со мной флиртовал. Он, безусловно, красивый мужчина (чем больше я о нем думаю, тем красивее он становится), а я самая обыкновенная девушка. Но дело вот в чем: Том заигрывал не со мной. Он заигрывал с Ребеккой, а Ребекку уж точно не назовешь обыкновенной девушкой. Ребекка из породы красавиц. Она привыкла, что с ней постоянно флиртуют. И, разумеется, никто и не ждет, что она воспримет ухаживания всерьез.

Я достала из сумочки пудру с зеркальцем и помаду. Из глубин сумки повеяло чем-то затхлым. Я быстро поправила макияж. Если уж я сегодня красавица, то придется соответствовать. Я заметила краем глаза, как один из валлийцев подтолкнул локтем другого. Я повернулась к открывшейся двери. Нет, снова не Том. Небольшая компания из трех человек: два парня и девушка с модной стрижкой. Девушка в полосатой сине-белой широкой блузке и облегающих коротких брючках была самой обыкновенной, из той подгруппы, где невзрачная внешность компенсируется нарочито шутливым, мальчишеским поведением. Все трое громко смеялись, с явным намерением продемонстрировать всем и каждому, какие они веселые, компанейские ребята. Они поздоровались с барменом, обратившись к нему по имени (Гарри), заказали напитки и уселись за соседний столик, рядом со мной. Девушка села ко мне лицом. Один из ее спутников кивнул мне в знак приветствия, и мне показалось, что в его глазах промелькнула жалость. Я сидела прямая, как палка, глядя на свой почти нетронутый бокал. Интересно,