Его худое треугольное лицо обрамляла длинная черная борода,пряди волос неразрывно переплелись с ветками и листьями. Глаза у него быливвалившиеся и измученные. В стволе, который являлся частью его тела, виднелисьчервоточины и дупла, а у подножья чернели следы кострища. Я видел, как сосломанной мной ветки капает кровь.

Я медленно поднялся на ноги.

– Данго… — начал я.

– Они грызут мои ноги! — простонал он.

– …Извини, мне очень жаль. — Я опустил пистолет, едване выронив его.

– Зачем он оживил меня?

– Потому-что когда-то ты был моим другом, а потом —врагом, — ответил я. — Ты хорошо знал меня.

– Так все это из-за тебя? — дерево затряслось, словнопытаясь дотянуться до меня. Он принялся осыпать меня проклятиями, а я стоял ислушал, как кровь капает на землю, смешиваясь с каплями дождя. Когда-то мы былипартнерами в одном рискованном предприятии, но он попытался обмануть меня. Явыдвинул против него обвинения и его выгнали. Потом он пытался убить меня. Япоместил его в больницу на Земле, и он погиб в автокатастрофе через неделюпосле выхода оттуда. Я знаю, что Данго без тени сомнения расправился бы со мной,если б его подпустили ко мне с ножом в руках. Но я лишил его этой возможности,устроив ему эту аварию, поскольку знал, что он не успокоится, пока не прирежетменя или сам не умрет. А я совсем не хотел, чтобы мне продырявили шкуру.

В мертвенно-белом свете блуждающего огонька Данго выгляделужасно. С виду он напоминал мухомор, на котором горели глаза дикой кошки. Всезубы у него были выбиты, а на щеке гноилась глубокая рана. Затылок его сросся сдеревом, плечи плавно переходили в ствол, а руки ему заменяли две большиеветви.

– Кто это сделал? — спросил я.

– Этот вонючий зеленый подонок, пейанец… — ответил он.— Я ничего не понимаю. Была авария, потом я вдруг оказался на этой планете…

– Я доберусь до него, — пообещал я. — Сейчас я как разищу его, а когда найду — убью, как бешеную собаку. Потом вытащу тебя…

– Нет! Не уходи!

– Иначе нельзя, Данго.

– Ты не понимаешь, как я страдаю, — сказал он. — Я немогу ждать… Пожалуйста.

– Всего лишь несколько дней, Данго.

– …А может он расправится с тобой. Тогда я останусьздесь навсегда. Боже, как больно! Фрэнк, мне очень жаль, что я пытался обманутьтебя тогда. Поверь мне… Пожалуйста!

Я посмотрел вниз, на землю, затем вверх — на огонек, иподнял пистолет, но затем медленно опустил его.

– Я не могу снова убить тебя, — сказал я.

Он закусил губу и струйка крови побежала у него поподбородку, а глаза наполнились слезами. Мне было тяжело видеть его мучения.

Я отступил в сторону и принялся что-то бормотатьпо-пейански. И только тогда я вдруг почувствовал, что где-то совсем неподалекуесть энерговвод. Я внезапно ощутил прилив сил и стал расти, становиться всевыше и выше, а сам Фрэнсис Сандау, как личность, становился все меньше именьше. Стоило мне лишь повести плечом, как раздавались раскаты грома. Я подняллевую руку, и они переросли в непрерывный гул. Потом я резко опустил руку, ипоследовавшая вспышка молнии ослепила меня, а волосы на голове встали дыбом.

…Я снова был один, вокруг пахло дымом и озоном. Я стоялподле обугленных останков того, кто был некогда Данго — Ножом. Даже блуждающийогонек куда-то исчез. Дождь хлынул, как из ведра, смыв все запахи. Я побрел втом направлении, откуда пришел. В ботинках хлюпала вода, одежда промокланасквозь. Как и где я уснул — не помню.

Наверное, именно сон помогает человеку сохранить рассудок.Периоды сна служат скобками, в которые заключен каждый прожитый день. Если высморозили какую-нибудь глупость или причинили кому-то боль, то вы начинаетезлиться, когда вам напоминают об этом, но это — сегодня. А если вас спросят очем-то, что произошло вчера, то вы лишь кивнете или усмехнетесь, только ивсего. Вы уже перенеслись через небытие или сновидение на другой островок вокеане Времени. Много ли образов можно вызвать из памяти? Сначала кажется, чтомного. На самом деле — все это лишь малая толика того, что хранится где-то вглубинах памяти. И чем дольше вы напрягаете свой мозг, тем больше подробностейвсплывает на поверхность. Поэтому, стоит мне поспать, и меня освобождает от техвоспоминаний, что причиняют мне боль. Может показаться, что это проявлениечерствости. Нет, это вовсе не означает, что я живу, не испытывая боли, не жалеяни о чем. Просто за долгие века у меня выработался условный рефлекс: послевсякого эмоционального потрясения я засыпаю и просыпаюсь с головой забитоймыслями о происшедшем вчера. Но, спустя некоторое время, память, какстервятник, постепенно сужает круги и, наконец, камнем падает на источник боли,раздирает его в клочья и пожирает, а прошлое безмолвным свидетелем стоит рядом.Мне кажется, это называется «взгляд со стороны». Много людей умерло у меня наглазах. Их смерть принимала самые разные обличья. Равнодушным я никогда неоставался. Но сон дает памяти возможность вновь завести пружину, и на следующийдень моя голова снова принадлежит мне. Потому что кроме смерти есть еще жизнь,в которой соседствуют любовь и ненависть, радость и печаль, война и мир…