А тот шёл неспешно, улыбаясь в мохнатую бороду своим мыслям и совершенно не обращая на внучку внимания. У него тоже было всё хорошо, особенно теперь, после встречи со стародавним другом, угостившим домашней наливкой. Работающий сторожем в колхозном саду, Никифорович был человеком не только хорошим, но и полезным. Вот и сейчас, икая и посмеиваясь, он взгромоздил на шаткую тележку мешок общественного добра и, помахав на прощание выцветшим картузом, скрылся в сторожке. Яблоки ранние, совсем зелёные, но бесплатному кто не рад? Завтра с внучкой отправит, а городские и такое съедят.

Опасно раскачиваясь, дед брёл через перелесок. Глаза закрывались сами собой, он едва не падал, но продолжал двигаться.

Уж неизвестно, где и как, но внучка выпала. Скорее всего, это случилось, когда он шёл вдоль глубокого, заросшего дикой травой и тощими кустами оврага. Или над прудом. Или в любом другом месте, но тогда бы она непременно пришла сама, не маленькая, семь лет, через две недели в школу.

Не сразу сообразивший, что сзади стало подозрительно тихо, дед спокойно дошёл до дома и едва не улёгся спать. Решив сперва накормить внучку, он долго звал её, а потом бросился на поиски. Облазив овраг, прочесав лесок и избороздив пруд из края в край, он вернулся домой и горько расплакался. Хмель выветрился давно, сейчас в груди поселился и продолжал крепнуть страх. Как же быть? Бабка должна прийти с минуты на минуту, в городе ждут, за машину уплочено…

А, была не была! С силой хлопнув себя по костлявым коленкам, дед вскочил и, смахнув слезу, принялся за дело. Осторожно развязав собранный ещё вчера и стянутый для верности верёвкой чемодан, он вынул платье и панамку. Нарядив мешок, он усадил его диван и взял с полки книгу.

Пришедшая со смены бабка очень удивилась: на её памяти дед больше предпочитал газеты, а сейчас увлечённо читал с притихшей внучкой букварь. Она умилённо покачала головой и ушла убирать за скотиной. В заботах пролетел остаток вечера. Она удивилась ещё больше, когда старый вызвался уложить девочку, но уступила, придя только поцеловать ту на ночь. Свет уже потушили, бабка в сумерках склонилась над внучкой, коснувшись той губами. Кожа её показалась удивительно сухой и жёсткой, не приболела ли? А ещё сильно пахло яблоками. Перекрестив внучку, она вышла, задёрнув шторку.

Машина до города пришла в три часа ночи. Дед не стал будить бабку – ей ещё час спать – и лично посадил внучку в кабину. Предупредил только, что девочка молчаливая, боится всего, так что не стоит приставать с расспросами. Когда огни автомобиля растворились в начавшем светлеть воздухе, он вздохнул с облегчением и побрёл в дом.

Дочка позвонила через день. Пришедший на переговорный пункт дед долго выслушивал претензии, гремящие из визгливой трубки, а потом спокойно и коротко объяснил: «Это всё от свежего воздуха. В порядке внучка. Точка». Оборвав связь, он удалился быстрым шагом, а его дочь по ту сторону провода ещё долго безмолвно открывала рот, растерянно моргая. Придя домой, она села напротив мешка и замерла, не сводя с него глаз. Потом резко встала и, улыбнувшись, предложила: «Хочешь мороженое?».

С тех пор у них так и пошло, девочка больше дома сидит, а мать, когда не на работе, всё разговорить её пытается. Сперва трудно было, а потом дело наладилось. Сначала «ма» да «уа», а к сентябрю нормально говорить начала. На утреннике она самая нарядная была, пусть все видят, что девочка пусть и некрасивая, но любят её. Да и дома мать постоянно её убеждала, что дочь у неё самая лучшая, подарки дорогие делала, копила год, но достала первый цветной телевизор, чтобы девочка могла мультики смотреть.

Только в школе у неё не заладилось, детей ведь не убедишь, не упросишь. Девочка к ним по-хорошему, с дружбой, с конфетами, а те ни в какую. Переживала она, конечно. Так переживала, что у неё мешковина там, где должно быть сердце, лопнула. Едва только дети увидели торчащие наружу гладкие яркие яблоки, сразу переменились в лицах. Каждый стал в друзья рваться, яблочко выпрашивать, а она не каждого пускала. Правда, друзья из таких получались так себе. Съев яблоко, они клали обратно огрызок и убегали, хохоча, оставив девочку в одиночестве. К десятому классу ей это надоело. Когда матери не было дома, она вырезала из своего пионерского галстука и пришила заплатку, закрыв насовсем то, что было у неё внутри. Да только поздно.

Поступив в техникум, девочка решила, что ей теперь друзья ни к чему. А решив так, стала всем строить козни, зло шепталась за спиной и писала докладные. Что-то изменилось в девочке, а окружающие прозорливо замечали: «гнилая она». Несколько человек выгнали, директор был вынужден уйти сам, и всему виной была она. Вернувшись домой на каникулы, она радостно рассказала матери о своих успехах, но та посмотрела на неё с болью: «не такой я тебя воспитывала, не такой». Замерев перед телевизором, она замерла, не скрывая слёз, и больше уже не разговаривала с дочерью. Да той не очень-то и нужно было: уехала, громко хлопнув дверью и украв пятьдесят рублей.

Прибыв на учёбу, девочка с головой окунулась было в водоворот интриг и подлости, но и тут всё оказалось непросто. Уже учёные, студенты рассказали про неё первокурсникам, и девочка внезапно обнаружила себя заключённой в плотный пузырь пренебрежения.

Ползли дни, за ними недели, она оставалась одна наедине со своими мыслями. Никому не нужная, вспоминала, где и когда повернула не туда. Вывод напрашивался сам: во всех её бедах виноват дед!

Побросав в чемодан все свои нехитрые пожитки, она сорвалась в деревню. Старики знают, что случилось с ней в детстве, они смогут, они должны помочь! И вот уже она стоит у знакомой калитки, но та заперта, и отвечают ей уже совсем другие, незнакомые люди… Голова пошла кругом, девочка вдруг вспомнила, что была телеграмма от матери, вот она держит её в руках… И? И с безразличием кидает на пол, моментально выбросив из головы.

Теперь уже никто не сможет помочь, ничего не расскажет… Перед глазами поплыли высокие кроны, в уши ворвались страшный скрип разбитых колёс и счастливый писк… Её? Или чей-то ещё? Все ответы в том лесу, поняла она. Надломленная печальными вестями, сейчас девочка воспряла и, бросив ненужный больше чемодан, кинулась к синеющим неподалёку ёлкам.

В том лесу было полно всего: тепла, лета, тайн, не оказалось только ответов. Девочка бродила до глубокой ночи, ослепнув от слёз и изорвав одежду о кусты.

Выйдя на залитую бледным лунным молоком поляну, она упала на колени. Пальцы бездумно бродили по складкам изодранного платья, пока не обнаружили старую потрёпанную заплатку на груди. Та давно уже выцвела и истончилась, но продолжала держаться. «Я знаю, что делать» – подумала девочка. «Я давно умерла внутри, но смогу ещё принести добро». Вцепившись крепкими ногтями в края материи, она рванула что было сил. Из открывшейся раны веером брызнули твёрдые блестящие семечки. Они разлетелись, усеяв поляну, а девочка с последним всхлипом повалилась в траву.

Наутро прямо в середине поляны высилась крепкая здоровая яблоня. Её ветви низко подгибались под весом ярко сияющих крупных яблок.

А где-то в деревне дед подрагивающими в нетерпении руками сажал внучку в разбитую визгливую тележку.