На следующий день после приезда Макиавелли вернулся к делам в канцелярии, большая часть которых была связана с подготовкой военных походов Флоренции. Также он написал своему брату Тотто, избравшему для себя духовное поприще, о его желании добиться нового назначения через суд, поскольку тогдашний бенефициарий получил свой пост через симонию.[33] Обдумав все с практической точки зрения, Никколо посоветовал Тотто попытаться уладить дело безо всяких финансовых затрат, несмотря на собранные его братом доказательства, а затем остроумно заметил: «Тебе известно, сколь многие бенефициарии лишились должностей, равно как и приобрели их путем мужеложства, что гораздо несправедливее». Макиавелли был знаком с сочинениями флорентийского поэта Данте Алигьери и, вероятно, вспомнил его изречение: «Законы есть, но кто же им защита?» Современники Никколо, даже те, кто носил сутану, вполне соответствовали нравам и обычаям своего времени, и потому Макиавелли предложил брату подыскать нескольких влиятельных людей, чтобы те поддержали его начинание, а не пытаться отстаивать какие бы то ни было законные права.

Никколо знал, что без поддержки власти закон бессилен, что также было верно — возможно, в еще большей степени — в области политики. Эта мысль станет лейтмотивом вышеупомянутой «Речи об изыскании денег», которую Макиавелли написал в марте 1503 года. В этом сочинении он призывал флорентийцев не скупиться ради собственной безопасности, но текст оказался настолько резок и потому едва ли предназначался для широкой публикации, если только Макиавелли не вознамерился навлечь на себя гнев всей Флоренции. Вероятнее всего, Никколо написал этот доклад специально для гонфалоньера Пьеро Содерини, который в то время отчаянно старался избавить государство от хронического денежного дефицита, но все его попытки наталкивались на стену непонимания скаредных сограждан.

С января по апрель Большой Совет отказывался утверждать налоговый законопроект, вынуждая правительство брать ссуды, чтобы финансировать войну с Пизой, нанимать солдат и ежегодно, по соглашению, выплачивать Людовику XII 40 тысяч дукатов.

Кроме того, Содерини стал терять популярность. Ему приходилось иметь дело не только с рядовыми членами Большого Совета, но и с апологетами закрытого правительства (governo stretto), не говоря уже о тех, кто замышлял вернуть к власти Медичи. К тому же с ноября 1502 года по май следующего 1503 года постоянно росли цены на зерно, что вызывало бурное недовольство низших слоев населения. В этих обстоятельствах легко понять, почему в своей «Речи» Макиавелли раскритиковал своих сограждан. Подчеркивая их узколобую скупость, он привел примеры как из настоящего, так и из прошлого. Если Флоренция стремилась стать сильным государством, убеждал Никколо, ей необходимо либо обеспечить себя надежной армией, либо рисковать своей независимостью.[34]

Такие меры требовали долгосрочной финансовой политики, весьма далекой от сиюминутного политиканства, которым были всецело поглощены флорентийцы, по-видимому, убаюкивавшие себя надеждой на неизменную помощь Франции и игнорировавшие то, что в международных делах все решалось силовыми методами. В итоге правительство сумело снизить процентные ставки Монте (Monte Сотипе)[35] — организации, управлявшей государственным долгом Флоренции, — ив середине апреля взять еще один, хотя и не столь крупный принудительный заем (accatto) на финансирование войны за Пизу. Возможно, такое компромиссное решение и успокоило Большой Совет, но едва ли расположило Содерини к его собратьям-аристократам, многие из которых являлись крупнейшими кредиторами Монте.

Будто в подтверждение слов Макиавелли о том, что ощущение безопасности обманчиво, 28 апреля испанские войска в Южной Италии нанесли сокрушительное поражение французам в битве при Чериньоле, обозначив один из поворотных моментов в военной истории, и спустя две недели вошли в Неаполь. Поначалу эти события, похоже, не слишком обеспокоили Флоренцию, которая поздней весной начала кампанию против Пизы, по обыкновению захватив несколько вражеских крепостей. Но были и те, кто еще раньше понял, что баланс сил в Италии изменился. Папа римский и его сын Чезаре обрадовались поражению французов, поскольку их уже давно раздражало, что королевское покровительство Флоренции не позволяет им претворить в жизнь последовательную политику аннексий. Александр VI тут же попытался заключить союз с Испанией и склонить к нему же страдавших от безденежья флорентийцев, предложив им право взимать на своих землях налоги с льготных доходов церкви. Кроме того, в конце мая понтифик назначил Франческо Содерини кардиналом, надеясь тем самым укрепить свои позиции в правительстве Флоренции (не говоря уже о 20 тысячах дукатов, которые, как поговаривали, Франческо заплатил за получение этой привилегии). Однако республика не расторгла союз с Людовиком XII, хотя ей пришлось отпустить французских солдат, находившихся у нее на службе, и дать обещание отправить наемников воевать в Южную Италию, хотя многие флорентийцы открыто обвиняли французов в том, что те саботировали осаду Пизы, чтобы и впредь вымогать деньги у города.

Большую часть времени, не считая краткой поездки в Сиену на переговоры с Пандольфо Петруччи, Макиавелли проводил во Флоренции. В январе предыдущего года Петруччи бежал от Борджиа в Лукку, но вскоре вернулся, к великому недовольству Чезаре. Никколо было поручено осторожно выспросить у него о возможном союзе Флоренции и папы. Поездка не увенчалась успехом, и задуманное соглашение так и не заключили. Между тем Борджиа не стал прибегать к своим обычным уловкам: в апреле он стал перемещать часть своих войск в опасной близости от флорентийских границ. В июле на юго-восточном рубеже Флоренции появились мятежники из Ареццо и других городов Вальдикьяны, и народ решил, что Чезаре собирается выступить на стороне Пизы.

Однако Борджиа ничего конкретного не предпринимал. «Герцог Романьи, — писал Макиавелли 14 июля флорентийскому наместнику в Ареццо Джованни Ридольфи, — платит в Риме своим солдатам, и никому не ведомо, на стороне ли он французов или испанцев». К счастью для Флоренции, огромная французская армия двинулась через Италию на Неаполь, и 31 июля ликующий Никколо сообщил одному из послов в Вальдикьяне, что эти «войска чрезвычайно многочисленны и вскоре должны прибыть сюда, а посему герцог не дерзнет напасть на нас». Фортуна вновь спасла республику от порабощения.

«Госпожа удача» и дальше благоволила Флоренции, но к другим она оказалась не столь расположена. 18 августа после непродолжительной болезни скончался папа Александр VI — как прокомментировал это событие в своих «Десятилетиях» (Decennali)[36] Макиавелли, в результате «благочестивых пинков под зад» понтифик присоединился к «блаженным душам», благодаря «верным своим рабыням: похоти, святокупству и жестокости»,[37] — лишив сына как политической, так и финансовой поддержки. Занемог и сам Чезаре, причем настолько серьезно, что флорентийцы решили: дни герцога сочтены. Недуг не позволял Борджиа перемещаться с былой стремительностью, но спустя день после смерти отца он занял несколько стратегических зданий в Риме, а среди них — папскую сокровищницу и жизненно важный замок Святого Ангела, расположенный на берегу Тибра в окрестностях Ватикана. Тут же восстали и враги герцога, и в течение недели несколько недавно захваченных им городов вновь перешли к бывшим правителям.