Глава 5

Танцовщица

– …Признайтесь, много у вас девушек по ту сторону фронта?

– Нет, на девушек времени не хватает.

– Не согласен. Чем безалабернее служба, тем безалабернее жизнь. Ваша служба очень безалаберная…

Эрнест Хемингуэй. «По ком звонит колокол»

Лето 873 г. Киев

Бубны стучали то тихо, то все громче и громче, пока, наконец, не достигали своего пика, так что было больно ушам, а потом проваливались в тишину, звуча еле слышно, чтобы затем взорваться вновь. Тростниковая свирель выводила незатейливую мелодию, то веселую, то заунывно грустную, словно рассказывала о чьей-то несложившейся жизни. В такт бубнам и мелодии на низком широком столе изгибалась танцовщица – юная девушка с черными миндалевидными глазами. В прыгающем свете светильников блестело умащенное благовониями тело, смуглое, стройное, с маленькой грудью и осиной талией, на руках и ногах позвякивали серебряные браслеты. Выкрашенные хною волосы танцующей, заплетенные во множество мелких косичек, бились по плечам, тонкая золотая цепочка охватывала бедра. Вот бубны забили быстрее, девушка выставила вперед ногу, оттолкнулась, подпрыгнула и, перевернувшись в воздухе через голову, приземлилась на обе руки, на миг застыла так, затем медленно изогнулась, коснувшись столешницы пальцами ног.

– Во дает! – «Отроки»-гриди – Кайша и Хотовид – восхищенно переглянулись. Вообще-то, им запрещалось посещать подобные заведения. Впрочем, оба до последнего времени и не подозревали, что они существуют. Где уж им было видеть такое в диких лесах меж Днепром и Десною, в далекой земле радимичей – племени легендарного Вадима. Да и здесь, в Киеве, куда парни попали всего год назад, после того как весь род их вымер от лихорадки, не очень-то были они избалованы развлечениями. Воевода Вятша – он-то и принял отроков в младшую дружину с подачи земляка, десятника Твора, – не раз предупреждал: сначала служба, а уж потом все остальное. Парни старались, служили честно, ничем себя не позорили.

Бывает, конечно, и забудут кольчугу почистить, появится кое-где ржавчина, так у кого ее не было? У десятника Твора и то замечались на рубахе коричневые потеки, особенно когда дождь. Жили ребята в «отроковицкой» – большом, длинном бараке, вместе со всеми остальными гридями-«детскими». Дисциплину воевода Вятша держал суровую – с заходом солнца ложились, с первыми петухами вставали, свободное от несения службы время проводили в упорных тренировках – учились владеть мечом, копьем, секирою, метко стрелять из лука, метать дротики, без устали скакать на коне. И еще – самое сложное – грамоте да языкам. Вятша требовал, чтоб каждый из гридей умел понять хотя бы несколько общеупотребительных фраз по-варяжски, по-хазарски, по-гречески – тут Ждана в пример приводил, хоть в чем-то…

А то ведь кое-кому труднехонько было выучить, вот увалень Хотовид, как ни старался, мало что запоминал, да так до сих пор и полагал, что Миклагард, Царьград и Константинополь – три разных города, Миклагард – варяжский, Константинополь – ромейский, а Царьград – ясно – словенский. Посмеивались над ним остальные отроки, но за глаза – силенкой Хотовида не обидели боги, не смотри, что пятнадцать лет, – на все двадцать выглядел – здоровенный, осанистый, руки – что грабли, картофелиной нос, на подбородке светлая бороденка кудрявится. Пусть из лука не очень хорошо пока бил Хотовид, да зато мечом мог махать без устатку, а лучше – палицей. Характер имел добродушный, но если уж обидит кто, тогда держись, спуску не будет. Дружок его – Кайша – прямая противоположность. Худенький проныра, этакий живчик, глазенки карие, хитрые, волосы растрепанные, будто копна сухой соломы. Мечом не очень ловко орудовал, уставал быстро, тем более – палицей, зато стрелы метал – залюбуешься – одна к одной. И быстро так это у него получалось, словно не одну стрелу на тетиву клал, а сразу десяток.

Кайша и сманил Хотовида к ромеям. Было у них на краю Подола постоялое заведеньице.

А с чего все началось? С девицы. С этой вот самой танцовщицы. День уже к вечеру клонился, стоял себе Кайша, как обычно, на дальней башне детинца, фантазировал. Головой-то крутить лень было, накрутился за день, хоть и вид вокруг открывался – красотища! Позади – княжий двор, за ним Подол, Щековица – ну, их плоховато видно, зато слева – широкая синяя лента – Днепр, справа – леса бескрайние, а впереди, сколько хватало глаз, засеянные житом поля с еле видными из-за дальности букашками-смердами. Меж полями, взбираясь на вершины холмов и спускаясь в лощины, бежала, извиваясь, дорога, проходя мимо опоясывавшего весь детинец рва, почти по самому краю. По дороге, в обе стороны, шли возы, запряженные медлительными, но сильными волами. В город везли сено, дичь, первые овощи – огурцы, редьку, репу. Обратно возы чаще всего возвращались пустыми, а что уж там спрятано в сумах возчиков – серебро иль подарки родичам, – того было не видно. Кайша давно уже научился примечать возы – воевода любил интересоваться, сколько их проехало в город да сколько из города. Не ответишь правильно – будешь потом лишние круги бегать в полном вооружении: в шлеме, кольчуге, со щитом за спиною. Потому и примечал все молодой воин. Только примечал так, машинально, мысли-то его далеко были. Мнилось Кайше, будто бы он славный, умудренный боями воин. Будто бы возвращается он из дальнего похода, едет на вороном коне рядом с князем, на плечах трофей – синий ромейский плащ, у пояса – меч в золоченых ножнах, подарок князя за проявленную в боях доблесть. Голова перевязана кровавой тряпицей – не зря, не зря князь пожаловал меч, воин бился достойно, едва не погиб во славу родной земли, но вот справился с десятком врагов, выжил. Сидит в седле, посматривает вокруг гордо. А вдоль дороги – девы распрекрасные, в одних тонких льняных рубашках. Всякие – чернявые, беленькие, златовласые. И все, как одна, машут руками: «Кайша! Кайша!» – а Кайше не до них, знает, ждет его в Киеве самая лучшая в мире красавица, Кайша еще не придумал какая. Может быть, смуглянка черноокая, с волосами как смоль, а может, белокожая златовласка с глазами – лиловыми колокольчиками. И еще, быть может…

Молодой воин вздрогнул, увидев вдруг прямо перед собой, на дороге, деву, красивую, словно солнце. Дева ехала на маленькой одноколке, запряженной осликом с упряжью, украшенной медными бубенцами. Ослик прядал ушами, бубенцы звенели, а дева что-то с улыбкой напевала. Напевала, пока не отпало колесо от повозки – девушка едва успела спрыгнуть. Вот те на, ну незадача! Кайша во все глаза смотрел на