— Не надо отрываться от жизни, детка. Живи тем, что есть вокруг нас. Выдуманного мира нет, — сказала она, вытирая мне нос белоснежным платочком, едва ощутимо пахнущим тонкими духами. — А папа скоро и вправду вернется — вот увидишь. Все мечты рано или поздно сбываются. Запомни мои слова, дорогой мой. Но ты старайся не думать об этом. Чем меньше ты будешь об этом думать, тем раньше это случится…

Я с детства любил мечтать и создал себе другой, воображаемый мир, совсем не похожий на этот, жестокий, скучный и противный, как касторка, которой меня щедро потчевали при болях в животе, тошноте или рвоте. В том мире у меня был жив отец, там я никогда не болел, никто меня не наказывал, все только любили и хвалили. И там всегда у меня были самые лучшие игрушки, самые вкусные лакомства и хорошие друзья, которые не дрались и не дразнились. А самая красивая на свете девочка — Лелечка Рождественская, дочка нашей участковой врачихи — никогда со мной не ссорилась, всегда меня любила и так же целовала под столом, как и в этом, взаправдашнем мире в ту памятную для меня новогоднюю ночь. Тогда все взрослые, подвыпив, увлеченно и громко беседовали о недавней победе, о своих насущных проблемах, пели «Что стоишь, качаясь, тонкая рябина», «Чилиту», «Эх, Андрюша» и были рады, что мы с Лелечкой где-то уединились и никого не беспокоим. Мы же тайком от них целовались под столом и весело, по-праздничному беззаботно хохотали. От этого мне было неописуемо приятно, и Лелечке, надеюсь, тоже.

Путешествие в этот придуманный мир стало моей тайной страстью, которая, мне кажется, не оставит меня до конца жизни. И когда я покину этот бренный мир, то вовсе не умру, а переселюсь в ту, созданную мной, лучшую действительность. И там я буду жить вместе со своими близкими — и теми, кто сейчас со мной, и теми, что уже ушли от меня и дожидаются, когда я переселюсь к ним навсегда. И в их числе кот Мурза — друг моего детства, проживший у нас с мамой целых четырнадцать лет.

Скользя рукой по стенке шкафа, я, как в те далекие времена, углубился в мечтания и вообразил, что передо мной огромный сенсорный экран монитора сверхмощного компьютера, и этот суперкомпьютер способен управлять не только подключенными к нему объектами, но и самой структурой этого экрана. Вот сейчас я коснусь на нем воображаемого изображения клавиши, и мне откроется вход в тот самый волшебный мир. Я живо представил себе такую картину и легонько стукнул пальцем по месту, где должна была быть эта самая клавиша.

Мой палец неожиданно обдало волной легкого тепла, вернув меня тем самым к реальности. Я с удивлением увидел, что вся задняя стенка шкафа сделалась серебристой, потом дрогнула, и по ней пробежала зыбкая рябь. Как будто она была соткана из тонкого шелка, колеблемого легким ветерком. В ее центре появилось темное расплывчатое пятно. Оно быстро расширялось и через несколько секунд заняло собой всю стенку. Я онемел от неожиданности и стоял, не веря собственным глазам. Что за чертовщина? Уж не сошел ли я с ума? Я зажмурился, ожидая, что когда вновь посмотрю внутрь этого странного шкафа, все опять будет по-прежнему.

С минуту я так и стоял с закрытыми глазами, а когда открыл их, то увидел, что передо мной вовсе не стенка шкафа, а зияющий темнотой вход в пустое пространство. Внезапно кто-то тихо коснулся моей голени. Я вздрогнул и с перепугу едва не лишился чувств. Резко оглянувшись, увидел, что это Барсик, кот покойной тети Серафимы. Он заискивающе посмотрел на меня огромными глазами и громко мяукнул, прося чего-нибудь съестного. На это мяуканье открытый вход отозвался гулким эхом, словно передо мной была каменная пещера или пустая комната.

— Подожди, Барсик, — сказал я проголодавшемуся коту, — сейчас пойдем ужинать. Вот только разберусь, что тут за чудеса в решете творятся.

Черт возьми, а может это и в самом деле вход в тот фантастический, придуманный мною мир?

Мурлыча, кот потерся о мою ногу и, будто поняв сказанные мной слова, задрал хвост трубой и чинно пошел к выходу дожидаться обещанного ужина.

Напрягая зрение, я вглядывался в таинственную темноту, напрасно стараясь хоть что-то разглядеть за ее завесой. Она завораживала меня, притягивала, как магнит железо. Я не мог оторвать от нее взгляда. Наконец, я вспомнил, что в руках у меня мощная галогеновая лампа, и посветил в открывшийся проем. Яркий свет вырвал из черного мрака очертания помещения округлой формы со сводчатым потолком и плоским полом, посреди которого одиноко стоял на толстой ноге большой круглый стол с возвышением посредине. Широченное кресло полукругом охватывало стол. Пожалуй, это был скорее диван, чем кресло. Больше там не было ничего: ни мебели, ни каких-либо других вещей.

Я попытался было войти в обнаруженное помещение, но электрический провод лампы был слишком коротким, а делать это без света не было смысла. Внимательно осматривая бабушкин шкаф с исчезнувшей задней стенкой, я ломал голову над тем, куда же она все-таки девалась. Ведь несколько минут назад здесь была твердая поверхность, а теперь от нее не осталось и следа. При этом она никуда не спряталась, да и щели там никакой не было, куда она могла бы убираться. Воистину чудеса…

Будучи в полном недоумении, я все же подумал, что если она куда-то убралась, чтобы открыть вход в это странное помещение, то должен, по идее, существовать какой-то способ и вернуть ее на прежнее место. Но передо мной были только гладкие боковые стенки, передняя дверца и впереди открытый темный проем. Никаких видимых признаков каких бы то ни было датчиков, ничего похожего на кнопки, тумблеры и тому подобное. Но ведь открылся же этот чертов вход по какой-то команде. И, как легко было догадаться, подал ее я всего-навсего легким прикосновением пальца к самой поверхности стенки. Логика подсказывала, что подобным же образом этот вход должен и закрываться. Но кто знает? Кроме того, сама поверхность-то исчезла! Значит, датчик следует искать где-то в другом месте.

Я ощупал весь шкаф изнутри, но безрезультатно — исчезнувшая стенка не появлялась. Я еще раз восстановил в памяти обстоятельства, при которых пропала пресловутая стенка, и предположил, что эта чертова система управляется не самим прикосновением, а еще и тем, что я при этом вообразил. То есть мыслью! Да, именно мыслью! А прикосновение