«Издавая» и распространяя приказ № 1, Соколов, Стеклов и «интернационалисты» Исполкома при активной поддержке германского ВК[2543] шли к поставленной им цели. Разведотдел ВК 26 (13) и 28 (15) марта уже отмечал «воздействие… на противника»: русские войска «покидали… окопы без оружия, размахивали белыми и красными флагами и пытались войти в контакт». Правда, германской стороне приходилось признать, что нужное ей влияние «на настроения в армии… пока не везде победило и… войска в общем и целом еще находятся в руках своих командиров. В частности, боевой дух русской артиллерии, по-видимому, еще не поколеблен»[2544]. Тем не менее начальник российского Генштаба вследствие учащающихся случаев насилия над офицерами, неповиновения приказам и роста массового дезертирства счел необходимым в середине марта просить Временное правительство прислать своих представителей в Ставку для обсуждения проблемы тающей боеспособности армии. Совещания между представителями Временного правительства и Генштабом привели 18 марта к настоятельной рекомендации «со всей определенностью» сообщить союзникам, что в настоящее время Россия не в состоянии выполнить взятые на себя на конференциях в Шантильи и Петрограде обязательства по активным операциям весной этого года.

Будучи рупором радикального меньшинства Исполкома Совета и главным редактором его органа «Известия», Стеклов также учитывал заинтересованность Ленина и Людендорфа в том, чтобы изолировать и взять под стражу отрекшегося царя[2545]. 3 марта Исполком принял постановление об аресте «Николая и прочих членов династии Романовых» и передаче их под строгий надзор Совета. В случае отказа Временного правительства произвести арест совместно с Советом Исполком собирался сделать это сам. Помимо отрекшегося монарха арестовать предполагалось его потенциальных преемников: Михаила Александровича подвергнуть «фактическому аресту», формально объявив о помещении его под надзор революционной армии, а Николая Николаевича вызвать в Петроград «и установить в пути строгое над ним наблюдение». Организацию арестов надлежало разработать военной комиссии Совета. Чхеидзе и Скобелеву поручили довести это постановление до сведения Временного правительства[2546]. Хотя последнее велело новому начальнику Петроградского военного округа Л. Г. Корнилову объявить царскую семью арестованной, Исполком сомневался в серьезности его решения. 9 марта он принял второе постановление «об аресте Николая Романова»[2547], основываясь на полученных сведениях о намерении правительства отпустить Николая Александровича в Англию. Исполком предписывал принять «чрезвычайные меры» для недопущения бегства бывшего царя за границу и требовал от правительства водворить его в Трубецкой бастион Петропавловской крепости. Он был готов задержать Николая «во что бы то ни стало», даже ценой разрыва отношений с правительством.

В тот же день Исполком послал в Царское Село собственных людей для проверки условий содержания царя и его близких и эффективного надзора за ними. Туда отправился левый эсер С. Д. Масловский, который в 1916 г. под псевдонимом С. Д. Мстиславский осуществил издание пораженческих статей Суханова, а ныне как офицер-республиканец являлся комиссаром Временного правительства (в 1918 г. Ленин включил его в свою делегацию в Брест-Литовск), в сопровождении «подпоручика Тарасова-Родионова с небольшою воинской командой, руководимой офицерами». Как сообщали «Известия» от 11 марта[2548], Тарасов-Родионов устроился в комнате дежурного офицера, а Масловский вместе с начальником караула лично проверил положение царя. Объявляя его возможное бегство или выезд с разрешения правительства за границу «угрозой делу свободы», «Известия» дословно повторяли предостережения Ленина своим товарищам в Исполкоме, а те в лице «подпоручика Тарасова-Родионова», т. е. латышского большевика Я. М. Свикке, делегировали проверку условий содержания царя в Александровском дворце порученцу Ленина, рекомендованному им в агенты секции IIIb! Свикке несомненно действовал по заданию обеих сторон: Ленин не верил в мирное отречение царя, подозревал обман и опасался контрреволюционного выступления или манифеста о сепаратном мире с Германией[2549]; Людендорфу, пораженному столь беспроблемным устранением царя, наверняка хотелось контролировать каждый его дальнейший шаг.

Чтобы привлечь на свою сторону царскосельский гарнизон и усилить влияние на происходящее в Царском Селе, Исполком постановлением от 19 марта предоставил некоему (не названному по имени) представителю гарнизона право участия в своих заседаниях с совещательным голосом. Одновременно он отклонил предложения социалистов-сионистов и партии «Поалей-Цион» направить в Исполком представителей, в соответствии с его же предыдущим решением «каждой партии предоставить по 2 [места] от центральных и по 1 от местных организаций»[2550], как «невозможные»[2551], опасаясь их проанглийской ориентации.

Стремясь присматривать за «правительством буржуазии» во всех отношениях, Стеклов предложил создать специальную комиссию Исполнительного комитета для «организованного давления» на правительство и «бдительного контроля» над ним. До этого Исполком уже порицал думский кабинет за то, что военный министр Гучков не подчиняется «решениям Совета» (читай: распоряжениям Исполкома)![2552] Предложенная комиссия под безобидным названием «контактной» получила одобрение Исполкома (8 марта) и правительства (10 марта); официально ей надлежало служить органом связи, призванным держать Совет в курсе работы правительства и выступать посредником в конфликтных вопросах. Среди своих Стеклов не допускал сомнений в том, что контактная комиссия должна «путем постоянного… давления заставлять Временное правительство осуществлять те или иные требования». Исполком делегировал в комиссию Чхеидзе, Стеклова, Скобелева, Суханова и Филипповского (эсер), позже, по возвращении из ссылки, к ним присоединился грузинский меньшевик И. Г. Церетели. Комиссия, кроме экстренных случаев, раза три в неделю по вечерам по собственному усмотрению встречалась с правительством, которому ради этого приходилось сокращать или прерывать свои заседания. После первой короткой фазы сдержанности представители Исполкома начали устраивать министрам долгие, мелочные, нередко нудные допросы, в ходе которых идеологический «снайпер»[2553] и многословный доктринер Стеклов настолько злоупотреблял их вниманием, что Керенский часто в знак протеста покидал заседание, а другие утомленные работой министры погружались в глубокий сон. Монологи Стеклова, приводившие в смущение даже его коллег по контактной комиссии[2554], с обезоруживающей правдивостью раскрывали тактику революционеров «первого часа» в отношении Временного правительства. По описанию управляющего делами правительства В. Д. Набокова, тон Стеклова «был тоном человека, уверенного в том, что Вр[еменное] правительство существует только по его милости и до тех пор, пока ему это удобно»: «Он как бы разыгрывал роль гувернера, наблюдающего за тем, чтобы доверенный ему воспитанник вел себя, как следует, не шалил, исполнял его требования и всегда помнил, что ему то и то позволено, а вот это — запрещено; при этом — постоянно прорывающееся сознание своего собственного могущества и подчеркивание своего великодушия. Сколько раз мне пришлось выслушивать фразы, в которых прямо или косвенно говорилось: „Вы (т. е. Вр[еменное] правительство) очень хорошо ведь знаете, что стоило бы нам захотеть, и мы беспрепятственно взяли бы власть в свои руки, причем это была бы самая крепкая и авторитетная власть. Если мы этого не сделали и пока не делаем, то лишь потому, что считаем вас в настоящее время более соответствующими историческому моменту. Мы согласились допустить вас к власти, но именно потому вы в отношении нас должны помнить свое место… не предпринимать никаких важных и ответственных шагов, не посоветовавшись с нами и не получив нашего одобрения. Так должны вы помнить, что стоит нам захотеть, и вас сейчас же не будет, так как никакого самостоятельного значения и веса вы не имеете“. Он не упускал случая развивать эти мысли. Помню, по какому-то случаю кн. Львов упомянул о том потоке приветствий и благопожеланий, который ежедневно приносят сотни телеграмм со всех концов России, обещающих Вр[еменному] правительству помощь и поддержку. „Мы, — тотчас же возразил Стеклов, — могли бы вам сейчас же представить гораздо большее, в десять раз большее количество телеграмм, за которыми стоят сотни тысяч организованных граждан, и в этих телеграммах от нас требуют, чтобы мы взяли власть в свои руки“. Это была тоже другая сторона позиции: „Мы… т. е. Исполн[ительный] комитет, своим телом заслоняем вас от враждебных ударов, — мы внушаем подчиненным нам массам доверие к вам“. Эта сторона была особенно неприятна Керенскому, который… продолжая формально носить звание товарища председателя Исполн[ительного] комитета, считал — или хотел, чтобы другие считали, что именно он, Керенский, привлекает к Вр[еменному] правительству все сердца „широких масс“»[2555].