Но как слепая сила, неутомимое «слепое влечение», «темный, глухой порыв» и «бесконечное стремление» воля является также источником разногласия и борьбы, поскольку объективирующаяся во всех идеях единая воля, стремясь к наивысшей объективации, жертвует низшими ступенями своего проявления, чтобы тем могущественнее проявиться на более высокой ступени. «Нет победы без борьбы: высшая идея, или объективация воли, — как пишет Шопенгауэр, — способная проявиться только преодолев низшие, испытывает их противодействие… Каждая ступень объективации воли оспаривает у другой материю, пространство, время… Эта борьба прослеживается во всей природе, более того, только благодаря ей природа существует… Ведь сам$ эта борьба — только проявление сущностного для воли раздвоения с самой собой»[1517]. Наиболее очевидной эта борьба I предстает в мире животных, поскольку каждое животное может сохранять свое существование только посредством постоянного уничтожения существования другого.

и «Таким образом, — заключает Шопенгауэр, — воля к жизни постоянно I истребляет самое себя и в различных образах служит своей собственной пищей…»[1518]. Именно в этой беспрестанной борьбе, в вечном становлении, бесконечном течении проявляется сущность воли и осуществляется ее самопознание, зеркалом которого выступает весь созерцаемый мир. В мире как представлении, в котором воля и познает себя, она обретает то, чего! она хочет — жизнь, ибо, по словам франкфуртского затворника, «жизнь не i что иное, как изображение… воления для представления…»[1519] И поскольку | воля есть вещь в себе, внутреннее содержание мира, а жизнь, зримый мир — I только зеркало воли, то мир так же сопровождает волю и неразлучен с! ней, как тело его тень. И если есть воля, будет и жизнь, и мир. Таким образом, заключает Шопенгауэр, воля к жизни гарантирует жизнь, и пока мы I преисполнены воли к жизни, нам нечего беспокоиться о своем существо- ' вании, даже при виде смерти.

Воля к жизни для Шопенгауэра — не «пустое слово, а единственное истинное выражение внутренней сущности. Все рвется и тяготеет к существованию, если возможно, к органическому, т. е. к жизни, а затем к возможному ее усилению; в животной природе становится очевидно, что воля к жизни — это основной тон ее сущности, единственно неизменное и безусловное ее свойство»[1520]. Тем самым воля к жизни оказывается для Шопенгауэра нечто первичным и безусловным, предпосылкой всех предпосылок, тем, что далее объяснено быть не может, но само лежит в основе всякого объяснения, она есть самое реальное из всего того, что нам известно, есть ядро самой реальности, явленной нам в различных формах объективированной воли к жизни. Ее объективация постигается в великих зрелищах постоянной суеты, бесконечной борьбы всего и вся. Воля к жизни проявляется как неутомимый механизм, влечение к заключенному между рождением и смертью существованию, полное нужды, муки, страданий и страха.

Но такое существование Шопенгауэр связывает уже не с инстинктом самосохранения, а с половым инстинктом, актом совокупления, сладострастием, которое, по его словам, и есть «истинная сущность и ядро всех вещей, цель и назначение всего существования»[1521]. Удовлетворение этого инстинкта приводит к появлению нового существования — жизни со всеми ее тяготами, заботами, бедами и страданиями, правда, для другого индивида, который должен жить, страдать и умереть за то, что когда-то кто-то дал ему жизнь в наслаждении сладострастием. Именно в акте зачатия Шопенгауэр усматривает решительное утверждение воли к жизни и вину за свое существование. Мера страдания полностью соответствует мере виновности. Все страдания заслужены, вся жизнь есть искупление и сообразно с этим мир и должен быть местом искупления и кары: в этом и заключается вечная справедливость мира. Своим рождением и смертью индивиды платят дань за все горести и радости своей жизни.

Из познания вечной справедливости становится Очевидным, что освобождение от искупления и кары возможно лишь при искоренении вины. А так как всякая вина порождается утверждением воли к жизни, то и искоренить ее можно только отрицанием воли к жизни. Последнее оказывается доступным лишь для человека, поскольку в отличие от животного, утверждение воли к жизни которого осуществляется чисто инстинктивно, в человеке, одаренном разумом, оно совершается обдуманно: он может решать, следует ли ему утверждать или отрицать волю к жизни.

Вступая в эту жизнь, каждый из нас исполнен притязаний на счастье и наслаждение, питает надежду на их осуществление. Однако жизнь нас никогда не может удовлетворить, поскольку она есть не что иное, как простое отображение воли, ее явление, собственная тень, а не вещь в себе. Мы видим, что мир полон горя, вражды, злобы, глупости, абсурда. «Жизнь каждого человека, — пишет Шопенгауэр, — если ее обозреть в целом, представляет собой трагедию; а рассматриваемая в частности, она — комедия»[1522]. Она такова, потому что мир, а, следовательно, и жизнь существует благодаря тому, чего не должно быть.

Живя в таком мире, человек рано или поздно начинает понимать, что счастье и наслаждение — это мираж, который, будучи видим лишь издали, исчезает при приближении к нему. В жизни же реальны, напротив, страдание и боль. Как только мы это осознаем, перестаем гоняться за счастьем и наслаждением и начинаем думать, как оградить себя от боли и страданий. Для этого, по мнению Шопенгауэра есть одно надежное средство — не требовать для себя большого счастья и вести одинокое, беспечальное, спокойное, сносное существование. Вполне в духе антиэвдемонистиче- ской этики Эпикура звучит следующее утверждение франкфуртского мыслителя: «Истинная ценность существования всякий раз измеряется лишь отсутствием страданий, а не присутствием наслаждений»[1523].

К отрицанию волю к жизни человек приходит в результате осознания им того факта, что этот мир есть дело рук какого-то дьявола, который воззвал к бытию твари для того, чтобы насладиться созерцанием их мук. «Жизнь, по существу, — подчеркивает Шопенгауэр, — всегда есть страдание»[1524]. Просветленный страданием, которое есть по сути предназначение нашего бытия, человек сокрушает волю к жизни, отвращает свою волю £ от жизни и тем самым освобождается от мира, являющегося лишь ее видимостью. Только в умерщвлении воли к жизни человек находит свое спасение: освобождение от страдания и смерти; отвращение воли от жизни и кладет конец нашим иллюзиям, избавление от которых позволяет выявить! подлинный смысл бытия.