Третьей главной ошибкой Канта было неправильное различение чувственности и рассудка, повлекшее за собой такое же неправильное различение рассудка, и разума. По мнению Шопенгауэра, эта ошибка связана с тем, что Кант отошел от традиционного, привычного использования этих понятий, придав им неоднозначный смысл, всегда зависимый от контекста их применения. Он намерен вернуть им исконный смысл, исправляя Канта в сторону последовательного идеализма. Вслед за ним Шопенгауэр различает двоякую познавательную способность: способность созерцательного представления, или чувственность, и мыслительную способность. Но в отличие от Канта и даже в противоположность ему, он именует первую рассудком, а вторую — разумом. Так что в его понимании понятия рассудок и чувственное восприятие совпадают. А поскольку последнее имеет характер «интеллектуальности», то фактически рассудок, чувственное восприятие и интеллектуальное созерцательное восприятие суть тождественные понятия.

Такого рода тождество должно, по мнению Шопенгауэра, позволить провести более отчетливую демаркационную линию между рассудком и разумом, или созерцательным и абстрактным познанием, которые Кант фактически смешивает, поскольку он, по словам франкфуртского мыслителя, «вводит мышление в созерцание… Вместе с тем предмет мышления у него — отдельный реальный объект, вследствие чего мышление теряет свой существенный характер всеобщности и абстрактности и объектом его становятся не общие понятия, а отдельные вещи: этим Кант вносит со- зерцание в мышление». Это смешение приводит к путанице во всей кантовской теории познания, в рамках которой кёнигсбергский мудрец различал: 1) представление, 2) предмет представления, 3) вещь в себе. Первое — дело чувственности, второй — дело рассудка, третья же находится по ту сторону познаваемости. Шопенгауэр отвергает эту кантовскую триаду, полагая необоснованным различение представления и предмета представления, поскольку предмет представления есть представленный объект, а значит и само представление. Поэтому кантовский предмет представления неуместен и его следует изъять из сферы критики разума. Свою мысль Шопенгауэр подытоживает так: «…нельзя найти ничего другого, кроме представления и веще в себе»[1494] [1495]. С устранением предмета представления оказывается излишним и кантовское учение о категориях, с помощью которых он примысливается.

Как следствие этого заблуждения Канта явилась, по мнению Шопенгауэра, следующая его ошибка, которая состоит в том, что он не дал теории возникновения эмпирического созерцания, считая его просто данным и отождествляя его с чувственным ощущением. Но из такого материала, по Шопенгауэру, еще не возникает объективное представление, оно требует отношения ощущения к его причине, следовательно, применения закона причинности, т. е. рассудка, так как без этого ощущение остается субъективным. А Кант же полагает, что рассудок не может применяться к созерцанию: он должен только мыслить.

Реконструировав и устранив основные ошибки кантовской философии, Шопенгауэр выразил общий итог своей критики так: «Существенная разница между методом Канта и тем, которому следую я, заключается в том, что Кант исходит из опосредованного, рефлективного познания, я же — из непосредственного, интуитивного… Поэтому для него философия — наука из понятий, а для меня — наука в понятиях, почерпнутая из созерцательного познания, единственного источника всей очевидности, выраженная и фиксированная в общих понятиях»[1496] [1497]. В этой фразе в известной степени содержится указание на главное принципиальное различие между двумя этими философами. Кроме того, свое отличие от Канта Шопенгауэр усматривает в том, что его учитель не провел строгого различия между ощущением, созерцанием и мышлением и отождествил созерцание с субъективным ощущением, а познание же предмета объясняет лишь при- вхождением отличного от созерцания мышления. «Я же, — подчеркивает Шопенгауэр, — говорю: Объекты — прежде всего предметы созерцания, а не мышления, и познание предметов изначально и само по себе есть созерцание; но отнюдь не просто ощущение, в нем присутствует деятельность рассудка. Привходящее же к этому… мышление — лишь абстракция из созерцания, она не дает в корне нового познания… а только изменяет форму уже полученного посредством созерцания познания, а именно — превращает его в абстрактное, выраженное в понятиях… Материал нашего мышления — именно сами наши созерцания, а не что-либо иное, не содержащееся в созерцании и привнесенное только мышлением…»

Разумеется, осуществленная выше реконструкция теоретических источников философии Шопенгауэра, является неполной, поскольку она касается по существу лишь первой части его системы — мир как представление. Прямых указаний на теоретические источники второй части его философской системы — мир как воля — мы не находим. Лишь вскользь об одном из них Шопенгауэр упоминает в своей «Критике кантовской философии»: «…говоря об идее свободы, Кант вынужден подробнее остановиться на вещи в себе, появлявшейся до этого лишь на втором плане. После того как мы признали, что вещь в себе есть воля, это нам вполне понятно. Вообще здесь находится тот пункт, от которого философия Канта ведет к моей или в котором моя философия выходит из философии Канта, как из своего ствола»[1498].

Другое указание можно найти в «Новых паралипоменах…»: «Крузий[1499] обстоятельно изложил и доказал, что самое высокое и самое существенное в человеке не рассудок, а воля: рассудок, по его мнению, существует только ради воли… В самом деле, очень интересно, что из всех философов всех времен Крузий — единственный, который до меня в известной степени познал эту великую истину… Разложение духа или я на две совершенно различные части: на нечто первичное, существенное, волю, и нечто вторичное, интеллект, — является основным принципом и основной заслугой моей философии и основным отличием ее от всех остальных»[1500].

Конечно, с последней частью этой цитаты трудно согласиться, если не забывать, что основная мысль Шопенгауэра — о первенстве воли и зависимости от нее интеллекта — обнаруживается уже у Канта, установившего первичность практического разума и подчиненность ему разума теоретического. Эту идею затем развивали послекантовские философы — Фихте и Шеллинг: первый отождествил я с волей, благодаря которой возникает стремление к представлению, второй же объявил волю прасилой, прабы- тием. Впрочем, это родство с Кантом и послекантовскими философами не мог не заметить и отрицать даже сам Шопенгауэр. Уже после первых критиков он был вынужден умерить свой пыл и не быть столь категоричным. Его новая позиция сводилась к тому, что хотя Фихте и Шеллинг и высказали основную мысль его учения, которую они позаимствовали у Канта, но не вывели ее следствий и не развили ее связно и последовательно, поэтому, по словам Шопенгауэра, «Фихте и Шеллинг заключаются во мне, но я не в них, т. е. то немногое истинное, что есть в их учениях, находится в том, что сказал я».