| подчиненный закону основания.

и Но свое первое побуждение к философии, по его собственному при- [знанию, Шопенгауэр получил от Канта, в философии которого коренится вся философия франкфуртского отшельника. Это корень, по его словам,

! «заключается в том, что всякий раз, когда Кант несколько ближе затра- ! гивает вещь в себе, она проглядывает через свое покрывало в качестве

' vv390

воли…»

Подобно Юму, пробудившему великого кёнигсбергца от догматического сна, Шопенгауэра пробудил «изумительный Кант», учение которого, по словам франкфуртского муцреца-мизантропа, «производит в каждом постигнувшем его уме фундаментальное изменение, столь большое, что его можно считать духовным возрождением»[1486] [1487]. И хотя Шопенгауэр не раз заверял, что он единственный достойный наследник кантовского престола, которому удалось последовательно до конца продумать всю систему своего учителя[1488], это не мешало ему критически отнестись к ней и говорить о ее позитивных и негативных моментах.

Говоря о достоинствах кантовской критической философии, франкфуртский отшельник видит величайшую заслугу «изумительного Канта» прежде всего «в различении явления и вещи в себе посредством указания на то, что между вещами и нами всегда находится интеллект (Intellekt), вследствие чего они не могут быть познаны такими, каковы они сами по себе»[1489]. По сути, это различение означает утверждение полной противоположности идеального и реального, что с еще большей очевидностью указывает на несовместимость кантовской критической философии со всей последующей немецкой традицией в лице прежде всего Гегеля, утверждавшего их абсолютное тождество. Кантовское различение вещи в себе и явления вполне согласовывалось с истиной божественного Платона: являющийся чувствам мир не есть мир истинного бытия, а есть лишь вечное становление, а восприятие его — не столько познание, сколько иллюзия. Эту мысль, как известно, Платон выразил в своем широко известном мифе о пещере. Та же самая мысль, хотя и совершенно иначе выраженная, по мнению Шопенгауэра, составляет основное содержание ведийского учения о Майе, согласно которому созданный Майей мир есть зримый мир, ускользающий, не обладающий сущностью призрак. Его можно сравнить с миражем и сновидением, с пеленой, застилающей сознание людей. Именно в этом строгом изображении призрачности мира франкфуртский мудрец и усматривает основу кантовской философии, ее душу и Величайшую заслугу. Из данного различения вещи в себе и явления и вырастает собственно кантовская критическая, или трансцендентальная философия, которая, по его словам, «учит, что объективный мир такой, как мы его знаем, не относится к сущности вещей в себе, а есть лишь их явление, обусловленное теми формами, которые a priori, находятся в человеческом интеллекте (т. е. в мозгу), и поэтому не может содержать ничего, кроме явлений»394. Однако, указав на этот правильный и единственно возможный путь в философии и показав, что являющийся мир столь же обусловлен субъектом, как и объектом, Кант всё-таки, по мнению Шопенгауэра, не достиг самого главного, а именно: явление есть мир как представление, а вещь в себе — воля.

Второе достоинство философии кёнигсбергского мудреца Шопенгауэр связывает с признанием Кантом морального значения человеческих поступков как нечто совершенно отличного и независимого от законов явлений. Оно нашло свое выражение в кантовском учении о свободе.

Третьей же заслугой Канта Шопенгауэр считает полное ниспровержение схоластической философии, которое стало предметом учения о трансцендентальной диалектике, составляющего третью часть критики разума. Здесь Кант доказал невозможность всякой рациональной теологии и психологии, что стало возможным благодаря тому, что он распространил свои трансцендентальные, или критические воззрения и на религию.

Что касается ошибок кантовской философской системы, то Шопенгауэр выводит их из осуществленной великим кёнигсбергцем революции в философии, результаты которой имели лишь негативный характер, поскольку, по его словам, «он (Кант. — И. Ш.) не создал законченной новой системы, которой могли бы хоть некоторое время держаться его сторонники, и все чувствовали, что свершилось нечто великое, но никто толком не знал — что… Образовалась страшная пустота, возникла острая потребность ее заполнить, всеобщее внимание… было возбуждено. Побужденные этим, а не внутренним влечением и ощущением своей силы…, люди, лишенные всякого выдающегося таланта, стали прибегать к многочисленным, нелепым… попыткам… Из того, что учение Канта послужило причиной… кризиса в философии и наступило время чудовищных искажений, можно S заключить о незавершенности его дела и многочисленных присущих ему недостатках»[1490]. Собственно философия Шопенгауэра и есть результат открытия и исправления этих ошибок кантовкой философии.

- Первую и наиболее чреватую последствиями ошибку Канта фран- фуртский затворник связывает с основной предпосылкой критической фи- и лософии, согласно которой источник метафизики не должен быть эмпирическим, ее основные принципы и понятия никоим образом нельзя черпать из опыта. Это кантовское допущение уже с самого начала, по мнению Шопенгауэра, несостоятельно, поскольку здесь имеет место логическая ошибка — предвосхищение основания (допущение недоказанной предпосылки для доказательства). Этим фактически Кант исключил главный источник познания — опыт — и закрыл путь к истине. На самом же деле, " как пишет Шопенгауэр, «задача метафизики состоит не в том, чтобы перелетать через опыт, в котором нам дан мир, а в том, чтобы глубоко понять его, причем опыт, внешний и внутренний, должен служить главным источником познания…»[1491].

Как следствие этой ошибки, явился избранный Кантом способ введения вещи в себе, заключающийся в том, что он основывает свое предположение о существовании вещи в себе на заключении по закону причинности, а именно: ощущение должно иметь внешнюю причину. Но Шопенгауэр справедливо усматривает здесь противоречие, поскольку сам закон причинности, как заметил сам же Кант, известен намг a priori, следовательно, «есть функция нашего интеллекта и, значит, субъективен по своему происхождению»[1492] [1493]. Прэтому ощущение, или эмпирическое созерцание так же всецело субъективно и ничто, совершенно отличное и независимое от него не может быть привнесено как вещь в себе или допущено как необходимое предположение. Таким образом, заключает Шопенгауэр, «эмпирическое созерцание есть и остается только нашим представлением: это — мир как представление. В сущность этого мира мы можем проникнуть лишь совершенно иным… путем, посредством привлечения самосознания, которое показывает нам волю как в себе бытие нашего собственного явления…».