– Я сплю как убитый. Работа изнуряет. Тут за день набегаешься. – Василий обреченно махнул рукой.

Геннадий Борисович отметил этот тоскливо-безнадежный жест. Впрочем, мысли его больше занимал манящий поднос, на который он косился.

– А что случилось в больнице? Вы ведь из-за этого арестовали Зульфию? – решился на вопрос Василий.

– Еще одна попытка отравления Кудышкина. Состояние крайне тяжелое.

– Ужасно, – обмяк и сгорбился на стуле Говорун. Впрочем, взяв себя в руки, произнес нарочито сухо: – Я могу идти?

Следователь неопределенно помотал головой, «поужкал», и Василий оставил его в одиночестве – завтракать.

Пятнадцать минут спустя Юлия Шатова сидела перед следователем и протягивала свою визитку.

«Детективное агентство “Помощь идет”. Шатова Юлия Гавриловна – заместитель руководителя» – прочел Рожкин на белой картонке. Внизу меленьким шрифтом значился номер лицензии частного предприятия.

– Меня попросила приехать Дарья Орлик, моя знакомая, после смерти Федотова, – спокойно сказала Люша, глядя в глаза следователю.

Тот скривился:

– И что это дало? Приезд ваш? Новый труп! Да уж…

Сыщица проигнорировала скептическое замечание и начала докладывать, как на планерке коллеге:

– Я с Пролетарской находилась в холле до полуночи. Ничего экстраординарного она мне не поведала. Впрочем, высказала свои подозрения относительно причастности Кудышкина и Абашевой к отравлению. Мне эта версия представляется малоперспективной.

– Ах, представляется?! – расплылся в улыбке Рожкин.

Юлия оставалась невозмутимой.

– Кудышкина тоже ударили? Или отравили? Или…

Следователь перебил Люшу:

– В соке, принесенном Абашевой в больницу, оказалось сильнодействующее снотворное. Для ослабленного организма – аккурат на летальный исход. Но журналисту поразительно везет. Его странный храп насторожил жену. В глубокой коме его доставили в реанимацию. В любой момент жду вестей.

– Значит, у абашевского приятеля объявилась жена? Интересно.

– Что интересного?

– Зульфия не знала о ее существовании. Она напилась, как я теперь понимаю, по случаю этого трагического открытия. И значит, никакого резона травить любовника из ревности у нее не было до вчерашнего посещения больницы. – Люша сосредоточенно накручивала прядь волос на палец, уставившись в ворох бумажек, разложенных на столе.

– Да и черт с ней, ревностью! – фыркнул Рожкин. – Она сообщника добивала.

Шатова покачала головой:

– Никакого здравого мотива не вижу.

– Ничего, время придет – увидим. А вы намерены тут продолжать свою… деятельность?

– Если вы не соизволите помешать, огласив истинные цели моего пребывания в «Под ивой», – с достоинством парировала Люша.

– Да вынюхивайте! – отмахнулся от нее Геннадий Борисович. – Может, что толковое увидите и мне доложите.

– Всенепременно, – любезно улыбнулась сыщица.

– Ну, если больше вам нечего сообщить – не смею задерживать, – перешел на сухой тон Рожкин. Инициативная сыщица не слишком тревожила его. Разговор с ней убедил Геннадия Борисовича, что особых глупостей кудлатая дамочка не наделает.

– Единственная просьба, господин следователь, – задержалась у двери Люша. – Предупредите ваших коллег, чтобы не строили мне препоны в передвижениях по округе.

– Хорошо. Вот «пробью» ваше агентство на предмет благонадежности – и предупрежу коллег. Уж не обессудьте. Да уж… – мотнул головой Рожкин.

Юлия кивнула следователю и вышла из комнаты.

В холле она увидела Травину и Гулькина – парочка сидела на диване. Вид Левы поразил Люшу. Конечно, получив известие о страшной смерти вдовы, он мог расстроиться, испугаться, побледнеть. Но такая паническая, сумасшедшая реакция мастера не могла не насторожить. Лев сидел с землистым лицом, вытаращенными остановившимися глазами, втиснув ладони между острых коленей, и трясся. Зримой, мелкой дрожью, клацая зубами. Лика сидела рядом, утирая глаза платком. Она беззвучно плакала.

– Вам плохо, Лева? – Люша подбежала к влюбленным, на которых недоброжелательно косились, сидя за барной стойкой и попивая кофе, трое полицейских.

– Ему требуется врач. Лёвушка такой впечатлительный, – сказала страдальчески Лика.

– Конечно, страшное событие. Мы все переживаем, – произнесла Шатова, садясь рядом с Гулькиным.

Он вдруг замотал головой:

– Я-я… ничего не знаю. Ничего не знаю совершенно.

– Да что ты можешь знать, Лёвушка? – схватила его вялую ледяную руку Лика.

Вдруг раздалось громкое:

– Прошу, господин Гулькин, к следователю.

Лева подчинился приказу Паши с видом человека, которого попросили пройти к черному воронку с вещами.

– Почему он так напуган? – спросила Люша у Лики.

– А вы не напуганы?! – огрызнулась воспитательница. – С его эмоциональностью, тонкостью натуры вообще можно опасаться за психический срыв! – Лика резко встала и пошла к лестнице. – Я за успокоительным. А вы, пожалуйста, подежурьте, вдруг он быстро выйдет?

Гулькин вышел и в самом деле быстро, можно сказать, молниеносно. Увидев, что свидетель едва ли не в состоянии аффекта, и получив от него заверения, что ночь провел дома и это может подтвердить соседка, продавщица с заправки, пережидавшая по обыкновению у Левы в сенях пьяный дебош мужа, Геннадий Борисович отпустил помощника Говоруна. Конечно, записав данные многострадальной соседки.

Мастера уложили на диване в холле. Лика укутала его пледом, накапала валокордину, а Юлия померила давление: аппарат она всегда возила с собой. От родителей сыщице достались, увы, паршивые сосуды и склонность к гипертонии.

– Какое у вас рабочее давление? – спросила Люша, подивившись высоким цифрам.

– Я не знаю… не меряю. – Гулькин постепенно начинал согреваться и дрожал существенно меньше.

Люша отозвала Лику в сторону:

– Надо вызвать «скорую». Он не гипертоник, а для нормального человека цифры сто девяносто на сто пятнадцать – экстремальны. Это уже грозит инсультом.

– Боже мой, – затряслась под стать Гулькину возлюбленная.

– Прекратите истерики, соберитесь. Вы же сильная женщина, Лика. Вот эту таблетку пусть немедленно рассосет, а я вызову врачей, – сказала Шатова, вытряхивая желтую крупинку на ладонь из маленького пузырька и протягивая её Травиной.

– Спасибо вам, Юля! Спасибо… Что бы я без вас делала? У меня просто уже не хватает сил. А я ведь очень сильная, да, очень. – Лика подавила новый приступ плача и пошла к Леве. Шатова же вызвала «скорую» и отправилась наконец на разведку.