Всего месяц назад начальница предложила мне повышение, но я лишь растерянно помотала головой. Любимый человек предложил пожить с ним вместе — я все так же мотала головой. Приехать сюда оказалось решением нелогичным, непоследовательным и далеко не дешевым. И все-таки я была здесь — буквально внутри своей идеи. Вот сидела и потела внутри этой идеи. Единственный поступок в моей жизни, который я совершила по собственному выбору. Никто, кроме меня самой, не давал мне указаний, что делать, а значит, никто, кроме меня самой, не мог и запретить. В кои-то веки от меня требовалось всего лишь довериться себе. Полностью. В детстве я никогда ни у кого не спрашивала, художник ли я. Я просто брала и расчищала пространство на столе, достаточное, чтобы разместить лист бумаги. Я собрала свои вещи и поплелась домой, готовясь встретить следующий день.

Я стала приходить в выходные. Убеждая себя, что вовсе не глупа, я начала задавать вопросы. Преподаватель всегда был готов помочь, поддерживал меня, предлагал поработать над чем-то более масштабным. Вскоре мои работы достигли размеров поверхности стола. Я училась просить о помощи, и в ответ случались удивительные вещи.

Как-то вечером я услышала, как мои соседи по комнате обсуждают с друзьями в гостиной поход в боулинг. Я сидела тихо, боялась даже в туалет выйти, потому что тогда пришлось бы знакомиться с таким количеством людей. Я ждала, пока они уйдут, чтобы спокойно принять душ, порезать цукини колечками и пожарить их в полной тишине. Но вдруг в дверь постучали.

Прежде чем открыть, я выждала немного, будто бы была чем-то занята. Моя соседка спросила, не хочу ли я пойти в боулинг. Планов у меня не было. Ну конечно, у меня не было никаких планов. Внутренний голос шептал отказаться от приглашения, опасаясь, что оно было продиктовано жалостью или необходимостью — как кассир в магазине, спрашивающий, не помочь ли донести сумки до машины. Но прежде чем я смогла вежливо отказаться, вмешались гости, и все затараторили разное: «А потом мы поедем в “Макдоналдс” за мороженым!», «Как тебя записать в боулинге?», «Не забудь носки!». Ничего не оставалось, как кивнуть, бросить в сумку свернутые носки и отправиться с ними.

Меня не мучила тоска по дому, и я была не готова вернуться. Но я не чувствовала почвы под ногами, и потому мне было не по себе. Наверное, по этой причине подобного типа мелкие дружеские жесты оказывались для меня спасительными. Прокатиться до пруда. Снять перед грозой сушащиеся старенькие полотенца. Проехаться с Энджи в ее клюквенного цвета фургончике без сидений, устроившись на коробках из-под капусты. Смотреть «Пурпурный дождь»[26], направив прожектор на натянутую простыню. Полакомиться вишневым пирогом под ремикс саундтрека в стиле дабстепа из «Сайнфелда»[27]. В их летних каникулах мне была отведена эпизодическая роль, и мое присутствие вряд ли отложилось у них в памяти. Но я не могла бы сейчас представить то время без них и никогда не забуду, каково это — быть частью большой компании.

Я купила стол по объявлению в интернете. Его доставила довольно милая пара. Женщина позвонила мне, когда они подъехали.

— Мы можем помочь занести его в квартиру, но я пойму, если вы не захотите впускать нас. Кто знает, что за люди продают вещи через интернет. Я просто хочу…

— Но как же она сама затащит стол! — перебил мужчина.

Я поняла, что имела в виду женщина. Покупка мебели через интернет — дело потенциально опасное. Потому что каждый раз, знакомясь с людьми в Сети, нужно быть начеку и остерегаться нападения, изнасилования, смерти и прочего. Мы обе знали это. Мужчина не понимал, для него это был просто стол.

Каждый день, исследуя новое место обитания, я проходила в среднем километров по десять; ходила в парки, кино, книжные магазины. И где бы я ни оказывалась, всегда происходило одно и то же. Сначала какой-нибудь пожилой мужчина кивал и говорил: «Доброе утро, красавица!» Я оглядывалась, чтобы понять, к кому он обращается, пока не понимала, что говорит он со мной, и смущенно отвечала: «Доброе утро», — даже не успев подумать, что можно сказать что-то другое. Надо уважать старших.

— Эй, красавица! А ты ведь и вправду красотка! — сказал мужчина с лысиной и медленно, словно он был у него на молнии, растянул рот в улыбке.

— Спасибо, — ответила я.

Такие разговоры подстерегали меня на всем маршруте — обычное дело, как птицы, сидящие на ветках. Незнакомцы интересовались: «Как твои дела?» Я отвечала: «Хорошо, а ваши как?» Комментарии были слишком незначительны, чтобы заострять на них внимание, — так, канцелярские кнопки, воткнутые в толстую шину. Иногда я ругала себя за излишние дружелюбие и улыбчивость. Когда кто-то сигналил, я машинально махала в ответ. Словно была запрограммирована реагировать на каждый знак внимания. Но все-таки я осознавала, что не знала тех, кто сигналил. Вообще я едва ли кого-то знала в Провиденсе. «В следующий раз не стоит махать. Никаких приветствий, никаких “спасибо”, никаких “доброе утро”», — внушала я себе.

Однажды я проходила мимо машины, в которой сидели трое мужчин. Все трое пялились на мои ноги, щелкали языками, причмокивали и жестами изображали движения, какими обычно подзывают кошек. Пока шла мимо, чувствовала, как три пары глаз гладят по спинкам моих котят. Не могу сказать, что бесило меня больше — слова или жесты. Трудно сказать, что я предпочла бы — комментарии или причмокивания. Мне просто хотелось тишины. В другой раз несколько мужчин столпились на узком тротуаре и ни на шаг не подвинулись, когда я проходила мимо, поэтому пришлось протискиваться между их животами.

Я стала избегать определенных улиц. Если по дороге со мной кто-нибудь заговаривал, возвращалась другим путем и вскоре начала делать крюки в несколько кварталов. Я старалась ходить не поднимая головы, не смотреть никому в глаза, старалась быть невидимкой. Вместо того чтобы бродить, разглядывая кроны деревьев, я шла уверенной целеустремленной походкой или смотрела себе под ноги. Однажды какой-то мужчина увязался за мной и спросил:

— Можно я пойду рядом?

Я зашагала быстрее.

— Давай прогуляемся вместе!

Когда он тоже прибавил шаг, я молча замотала головой и вцепилась руками в лямки рюкзака, надеясь, что он отстанет. Другого обидело бы мое молчание, а этот продолжал:

— Я просто пытаюсь настроить тебя на верный лад.

Но комплименты не казались чем-то приятным, когда мое тело восставало против того, чтобы на меня глазели, чтобы со мной заговаривали. Мне не были нужны никакие фразы: ни небрежно брошенные, ни нашептанные так тихо, что только я могла их услышать. Любая тут же превращалась для меня в заявление: «Мне нравится то, что я вижу, и я хочу обладать этим». Вот только я не хотела, совершенно не хотела.