С того нападения прошла пара дней, но…

– Меня отлучили от церкви, – с нотками раздражения в голосе произнес Двэйн.

– Что? – почти одними губами прошептал я. – Но как?

Я знал, что, несмотря на всю легкомысленность, друг действительно дорожил званием инквизитора. Дорожил своей надеждой удивить Бога, превзойти других. Это было его призванием.

– Тот парень, которого я оглушил. – Браун отвел взгляд, выдавая, как неприятно ему об этом говорить. – Он видел вас обоих перед собой. Единственный, кто еще был рядом и мог оглушить его, – я. Сложить два плюс два ему труда не составило.

Мне с трудом удалось проглотить подступивший к горлу комок.

Я подставил его. Мог не втягивать, но теперь…

– Я все отрицал, – продолжал Двэйн. – Но Батюшка не поверил, зная о нашей дружбе. Однако слов одного инквизитора недостаточно для обвинения в предательстве, учитывая мою репутацию. Поэтому меня просто изгнали из церкви…

Он пытался придать голосу равнодушную интонацию, но я чувствовал отчаяние в нем. Принадлежность к церкви была важна для него, несмотря на то что Браун никогда не признавал этого. И сейчас он навсегда оказался лишен того, чем жил многие годы.

Из-за меня.

– Прости, – тихо сказал я, опустив голову. – Прости, что втянул тебя в это, я не должен был…

– Это ты прости, – вдруг заявил парень и посмотрел мне прямо в глаза. – Ведь теперь я не смогу тебе помогать.

Я видел искреннее сожаление в его глазах и совсем потерялся.

– Но ведь из-за меня…

– Алан… – Он улыбнулся уголками губ. – Есть вещи важнее веры. Важнее религии, важнее работы. Для меня это наша дружба. Я бы не смог дальше служить Богу, зная, что упустил шанс помочь другу. Мое изгнание было вопросом времени, и я знал, на что иду. И в этом твоей вины нет. Это мой выбор.

Я пораженно выдохнул, не сводя взгляда с друга. Внутри мягким огнем разливалось тепло, словно я сидел у костра, который выбрасывал в мою сторону искорки. Улыбка Стара сейчас была именно такой, и я знал, что он говорит правду.

– Двэйн, спасибо.

Я ответил такой же улыбкой, понимая, что, окажись в подобной ситуации Браун, я поступил бы точно так же. И он знал это, когда соглашался на нашу сделку. На помощь мне.

Браун предлагал тогда отправиться с нами, восхваляя свои навыки самого быстрого инквизитора всех стран, но я твердо отверг его предложение. Я не желал, чтобы и за ним началась охота. А уж тем более не желал, чтобы великий и могучий Браун попал в лапы ведьм, которые решили бы его подчинить – ведь я знал, каковы их пытки. Я не мог распоряжаться его жизнью, и в этот раз слова о «его выборе» не повлияли на меня. Если я и могу как-то отплатить ему за верность, то только тем, что отправлю его от всего этого безумия дальше.

Когда мы расходились, пообещал ему, что мы еще встретимся.

– Ты всегда сдерживаешь обещания, Алан! – Он подмигнул мне, улыбаясь лучшей своей улыбкой на прощанье. – Помни об этом, когда захочется помереть.

Я усмехнулся и крепко обнял друга.

Да, Двэйн Браун, я обещаю – мы еще обязательно встретимся. И выпьем за то, что все это кончилось.

Такой была наша последняя встреча с Брауном. Прошла уже неделя с того момента, и сейчас мы двигались за Мерулой на север. Ивори направляла нас, рискуя еще больше моего друга. Алден, узнав, что произошло с Двэйном, хотела было отказаться от помощи Ивори, но та, чертовка, повела себя почти точно так же, как и Двэйн Браун.

Удивительно похожие, преданные и сильные люди.

Помощь Ивори, как бы мы ни хотели ее защитить, была нам необходима. Потому что ведьмы – враг пострашнее инквизиторов. И, когда Ив заявила, что будет помогать нам в любом случае, где-то глубоко в душе мы с Алден испытали облегчение. От этого действительно зависели наши жизни, как бы подло это ни было на самом деле.

Так вот, ближе к северу, а точнее, к Меруле нам впервые за это время выпал шанс изменить игру.

– Мерула направляется в замок графа и графини Бренди, – рассказывала Алден, перебирая купленные в городе травы. – Она едет на бал.

– На бал? Ведьмы любят все эти увеселительные шоу? – удивленно спросил я, наблюдая за руками девушки.

Пламя от костра освещало наши лица – уставшие, но решительные. За этот месяц мы так привыкли к охоте, что уже не испытывали отчаяния или страха. Мы просто знали, что должны пройти через такое испытание – ради нашей будущей жизни, и что у нас это обязательно получится. Хотя, быть может, так казалось лишь в спокойные вечера, когда мы сидели у костра, разговаривали и обсуждали наши планы, а не сражались с врагами и не скрывались по улочкам в городах, боясь встретить кого-то из церкви. В этом даже была какая-то особая атмосфера.

– Это встреча, – пояснила Трэа. – Графиня Бренди – предводительница Северного клана ведьм.

Я поднял удивленный взгляд на нее.

– Графиня Бренди? – произнес я. – Но она верующая…

Ведьма в ответ посмотрела на меня, приподняв бровь. Я пояснил:

– Она ездит в нашу церковь каждые выходные.

– О, именно поэтому, – усмехнулась ведьма, – вы, инквизиторы, и половины ведьм не знаете.

Я устало выдохнул. Наверное, меня уже ничего не могло удивить.

Вернул взгляд к Алден.

– Как же она тогда смогла войти? Как пила святую воду?

Мне показалось, что Алден сейчас рассмеется. В ее глазах заплясали издевательские искры, но выразилось ее веселье лишь в кривой усмешке.

– Так же, как и я могу выпить ее. Как может ей причинить вред то, чего не существует?

Я недовольно скрипнул зубами. Мы с ней часто ругались на почве веры, и именно поэтому Алден не уставала порой подкалывать меня едкими фразами про Бога или религию.

– Прекрати, Алден.

Она пожала плечами и вернулась к перебиранию трав.

Осмысливая сказанное ведьмой, я решил, что уже совершенно ничего не понимаю. Ведь то, во что я верил, за время нашего путешествия разбивалось так много раз, что уже нельзя было сосчитать. Почему-то то, что я считал правильным, оказалось безумием: видеть, как жестоки инквизиторы во время сражений, как они развлекаются по вечерам в тавернах, как слишком богато живут лучшие из них и вовсе не вспоминают про Бога, совершая очередной грех, убивая очередную ведьму, оправдывая это тем, что она нечисть, неугодная Богу. Но когда Богу стал неугоден я, будучи человеком, мое убийство тоже перестало считаться грехом.

И это лицемерие открывалось мне в полной мере только сейчас. Словно когда я стал инквизитором, то просто задернул весь реальный мир шторой веры, оставшись в удобном мне мирке. Но на деле все, во что я верил, разочаровывало меня, и это путешествие изменило слишком многое.