усмехнулась про себя Рита. А ведь она ещё помнила того молодого и талантливого актёра, которого она встретила за пару лет до войны. Он с первых минут очаровал её своим шармом, суровой мужской красотой и поразил в самое сердце. Она ещё помнила, как они гуляли под луной, он читал ей монологи из своих спектаклей, делал это так чувственно и убедительно, что она пьянела от исступления. Вскоре Ковальский сделал ей предложение и стал не только мужем, но и отцом её дочери Розы.

От одного только воспоминания о девочке Рита отвернулась и сморщилась, точно от боли. Болеслав ничего не заметил.

– Что значит ты ничего не хочешь? Неужели я зря возился на этой проклятой кухне? Я дважды порезал себе пальцы и ошпарился кипятком. Пей! А я настаиваю! – манерно продолжил он. – Посмотри на себя, на тебе просто нет лица. Я хочу… нет, я требую, чтобы ты как можно скорее взяла себя в руки. Ты должна успокоиться, и тогда всё снова будет хорошо.

– И нашу дочь нам вернут? Ты это хочешь сказать?

Болеслав Янович дёрнулся, словно ему дали пощёчину, но тут же собрался и пропищал фальцетом:

– Я же тебе говорил, что тот мужчина, с которым я познакомился в… С которым я познакомился накануне! Он обещал, что всё сделает…

Рита стиснула зубы. С трудом сдерживая себя, она процедила:

– Я так больше не могу! Ты… Ты!..

Видя, что муж уже налил чай, Рита взяла чашку и сделала несколько глотков. Чай был чуть тёплым! Рита поморщилась. Неужели он так никогда и не запомнит, что она пьёт горячий?

Но всё! Довольно! Сейчас или никогда!

Она скажет мужу всё: про их отношения со Зверевым; про то, какая же он мерзкая скотина, возомнившая себя гением; про то, что… Рита ещё не придумала до конца, что она скажет ещё, потому что в этот момент произошло чудо…

В дверь позвонили. Уронив на пол чашку с остывшим чаем, Рита побежала открывать. Через мгновение она, стоя на коленях, уже обнимала маленькую Розу.

* * *

Они ехали в Управление…

Трамвай мерно постукивал колёсами. Пассажиры выглядели угрюмыми, а кондукторша сновала меж рядами, ругая всех, кто путался у неё под ногами. Зверев сидел у окна, щурился от яркого солнца и думал о Розе.

Он вспоминал прохладу ночи, когда тентованный грузовик районного отделения внутренних дел подъехал к воротам дома номер семь по Плехановскому посаду. Вспоминал, как из него выскочили люди с винтовками и оцепили район. После этого грузовик с разгона протаранил ржавые ворота, и вооружённые люди ворвались во двор. Вспомнил, как, услышав щелчки пистолетных выстрелов и одну автоматную очередь, рванулся было к дому, но тут же едва не столкнулся с несколькими одетыми в синюю форму сотрудниками из районного отделения милиции. Те уже выводили из дома задержанных. Вскоре выяснилось, что никто не погиб, и лишь один из подозреваемых был легко ранен в плечо, когда схватился за пистолет.

Потом они с Костиным и майором Душковым, начальником районного отдела по борьбе с бандитизмом, стояли в кустах и нервно курили, пока люди Душкова выворачивали наизнанку дом номер семь. Вспомнил Зверев, как он выронил папиросу, когда молоденький сержант без фуражки и с перепачканным сажей лицом вывел на белый свет девочку в жёлтом платье и подвёл её к Звереву. Маленькая Роза была одета в помятое платье, в глазах девочки был страх. Зверев не смог ничего сказать, и это за него сделал Костин. Парень отвёл девочку в сторону, присел и что-то долго говорил. Роза поначалу не реагировала, а потом улыбнулась. Потом она что-то сказала, и они с Костиным оба рассмеялись. Спустя несколько минут они все вместе уже ехали на старенькой «эмке»[15] к Ковальским. Потом была трогательная встреча, восторженные выкрики и стальное рукопожатие Болеслава Яновича, который тут же принялся говорить жене что-то типа: «Я же говорил! Я знал…» Рита не сказала ничего. На миг оторвавшись от вновь обретённой дочери, она обняла Зверева за шею и поцеловала в щёку. Ковальский, который в этот момент снова что-то громко декламировал, застыл на полуслове, потом прокашлялся и продолжил как ни в чём не бывало. Рита смотрела на Зверева влажными глазами.

Отогнав воспоминания о вчерашней ночи, Зверев посмотрел на своего нового помощника. Парень сидел неподалёку и тоже глядел в окно. Ай да Венечка! Ай да морячок! Такие ловкачи, как этот паренёк, сейчас были Звереву ой как нужны. Зверев улыбнулся сам себе: теперь ведь и в самом деле придётся называть этого парня Вениамином!

Когда они вошли в здание, Зверев велел Костину писать рапорт на перевод, а сам направился в кабинет к Корневу. Он не сомневался, что уговорит подполковника на перевод парня в оперативный отдел. Он также твёрдо решил, что обязательно привлечёт Костина к поискам Фишера, но понимал, что с этим делом стоит повременить. После очередного самоустранения Зверя от поисков Фишера Корнев, наверняка, не просто зол – он обязан быть в ярости.

Без стука войдя в кабинет начальника, Зверев, как обычно, тут же развалился на диване. Он полез в карман за папиросами, и открыл уже было рот, но застыл на полуслове… Корнев улыбался. Когда же подполковник, не дожидаясь, что его об этом попросят, сам вынул из ящика стола пепельницу и поставил её на стол, Зверев окончательно впал в ступор.

– Похоже, мы нашли его, Паша! – заявил Корнев. – Нашли Дитриха Фишера!

Часть третья

Антиквар

Глава первая,

в которой капитан Зверев, чтобы доказать свою прозорливость, использует не совсем гуманные методы допроса

С большинством подозреваемых сотрудники следственного отдела работали в своих собственных кабинетах, довольно часто они проводили допросы прямо в камерах, однако для особых случаев в Управлении псковской милиции имелось особое помещение.

Комната для допросов располагалась в левом крыле здания в полуподвальном помещении рядом с гаражными боксами. Чтобы попасть сюда, нужно было пройти по лишённому окон коридору с низкими серыми потолками. Облезлые стены, покрытые бурыми пятнами, и затоптанные полы в комнате для допросов – всё здесь выглядело настолько зловещим, что одна только обстановка была способна в одно мгновение нагнать жути на любого, кто против своей воли оказался в этом страшноватом помещении. Решётки на окнах были выкрашены в серебристый цвет всего неделю назад, но уже успели изрядно потускнеть. Окна были загажены мухами, а стеклянный графин, стоявший на подоконнике, весь давно покрылся снаружи пылью, а изнутри желтоватым известковым налётом.

Посреди комнаты стоял обтянутым затёртый