мне, что ты ей на голубом глазу врал, что с Ванькой встречался, и просила поговорить с тобой и узнать, что творится в твоей голове.

– То есть врал? Почему врал? Видел его возле храма на коляске инвалидной, он еще с приятелем стоял…

– Ты сейчас придуриваешься или, правда, не знаешь?

– Чего не знаю, Макс?

– Убили его, полтора года назад. По твоему поводу убили.

– Что значит по моему поводу?

– Он решил пойти восстанавливать справедливость. Накопил или занял, не совсем понял, денег и пошел выкупать твои сказки. Грозился судом, а там ведь между ним и покупателем было все честно: один купил, другой продал. Но Ванька твой решил, что он герой и все сможет исправить. Дней трех им хватило сообразить, что проще грохнуть инвалида, чем возиться с ним и слушать его бредни.

Он при этом познакомился с каким-то журналистом из мелкой желтой газетенки, что, возможно, и решило его судьбу. Они даже напечатали какую-то заметочку типа: история из жизни девяностых.

В общем, средь бела дня подошел мужик в капюшоне, лица на камерах видно не было, и профессионально, одним ударом заточкой, убил. Ванька и не понял, скорее всего, ничего. Не мучился.

– Ты хочешь сказать, что я общался с призраком?

– Я ничего не хочу сказать. Я не знаю. Я просто передаю тебе историю твоего интернатовского друга.

– Макс, мне надо тебе кое-что рассказать…

Время полетело, помчалось, я говорил, говорил и говорил. Я не мог остановиться и перевести дух. Официант подходил трижды с вопросом про заказ, Макс рукой его прогонял. Только чай, наш любимый чай, который я не пил с тех пор, как мы расстались…

Я вывалил на него все свои сомнения и страхи, рассказал про маму и, смотря на его округлившиеся глаза, понял, что эта тема его цепляет больше, чем все истории про призраков.

Наконец, я закончил и, подозвав официанта, попросил виски.

– Виски, брат, отменяются. Ты нам нужен трезвый и живой. Неси обед, – тоном, не позволяющим возразить, приказал он официанту.

– Сергей! Я никогда тебе не говорил и никогда бы не сказал, если бы не твой сегодняшний рассказ. Я докопался, я расследовал. Моего отца убили, шел передел издательского бизнеса.

Когда мы с тобой разъехались, и я попытался узнать, что реально произошло с моим отцом, ко мне пришли люди и в очень убедительной форме посоветовали не лезть в это дело. Но я прошел по грани. Я выяснил, узнал, а дальше не пошел, не стал пытаться восстанавливать справедливость, вернуть бизнес отца или мстить убившим его. Я каким-то внутренним чутьем понял, что всему свое время. Возможно, это время настало…

Пить мы с тобой не будем, нам нужна трезвая голова… У нас впереди большая история… Я знаю, что с твоей мамой. Нет, я не знал, что она жива, но я знаю, почему она там…

– Боже мой! Макс, этот поток сюрпризов закончится когда-нибудь? Я думал, что хоть у тебя смогу расслабиться, разложить все по полочкам и разобраться.

– Некие персонажи, увидев, что издательства на любой фигне стали зарабатывать баснословные бабки, решили прикрутить и этот бизнес. Естественно, люди встали на защиту своего. Убили моего отца, ранее убили еще шесть крупных главредов: кто утонул на яхте, у кого-то остановка сердца, у моего отца якобы несчастный случай в горах, кто-то жизнь выменял на деньги.

Узнавая шаг за шагом эту эпопею, я встретился с именем Верхотурова Сергея Федоровича, кто тоже в девяностые приватизировал крупное издательство. Его смерть казалась естественной в силу возраста, а по факту, по добытой мной информации, новым бенефициаром издательства были те же люди, что и у издательства моего отца. Я решил проверить и эту схему.

Так вот… У Верхотурова Сергея Федоровича была в молодости жена, единственная и любимая, которая в 1952 году родила дочку… Ну, родила и родила, да? Только фамилия у той дочки была такой же, как и у моего лепшего друга, который сидит сегодня напротив меня и который несколько лет назад на тот момент лишился родителей. И выперли его самого из жизни как щенка за шкирку, не дав даже пары запасных ботинок взять с собой, не говоря уже о фотографиях родителей и хоть каких-то документах.

Идиотически удивленная мина изобразилась на моем лице при полном отсутствии мыслей. Я застыл. В шоке. Прострации.

Макс понял, что мне надо переварить полученную информацию, и разрешил официанту принести еду. Наверное, у людей, получивших такое известие, должен напрочь пропасть аппетит. Но мне почему-то захотелось взять вилку и начать изучать то, что было на тарелке. По всей видимости, мой мозг не очень справлялся с той громадиной, которая на меня свалилась.

Мама скрывала от меня имена своих родителей и за 15 лет ни разу не сказала ни слова о них, и вот они… посыпавшиеся одна за другой тайны…

Я жевал какие-то шикарнейшие кулинарные изыски, абсолютно не чувствуя вкуса и не особо понимая, зачем я это делаю.

В действительность, конечно же, вернул Макс:

– Я узнал все про тех людей, у кого отжали издательский бизнес. У твоего деда не было других детей, кроме твоей матери, а у мамы не было никого, кроме тебя. Поэтому появление твоего Романа, аки внука Верхотурова Сергея Федоровича, мне совсем не нравится. Да, у жены писателя была еще дочь, но и у дочери была дочь, не сын. Так что и внука-пасынка, или как его еще назвать? – у деда нет.

А если мне не нравится этот Роман, то и твоя Софья мне не нравится.

– Я понял. Но каким боком мои родители к издательскому бизнесу писателя?

– Он завещание оставил, которое хранится в таком надежном месте, что его практически невозможно выкрасть и уничтожить и, тем более, как-то обойти. А по завещанию все его активы передаются твоей матери, а от нее – тебе. И дальше – только по наследству. Если родственников не остается – отходят государству. Я думал, поэтому тебя и не тронули. Вроде как живой, но в то же время ничего и не знаешь…

– Почему ты раньше не рассказал?

– Чтобы что? – как-то основательно спросил Макс.

Я не знал, что ответить…

– Чтобы подвергнуть тебя какой-нибудь истории типа той, что случилась с твоей мамой?

– А что с отцом?

– Он погиб в авиакатастрофе вместе с Артемом Поддубовиковым в Шереметьево. Хотел найти выход и