уже слишком взрослый для портретов, пожаловала ему рыцарский орден. В сравнении с обращением с ним императоров России и Австрии и деда с его дядями он считал, что с ним обошлись скупо, и вынудил мать заявить, что, «если сам Вилли вполне доволен орденом Бани, нация ожидала Подвязки». Королева, сознавая или нет, что на самом деле все наоборот, хорошо поняла намек. В это время Джоветт через Мориера попытался заманить принца в Баллиол, где он бы стал учеником Тойнби и Грина, современником Милнера и Курзона. Но даже Баллиол едва ли мог ликвидировать сложности характера Вильгельма, скорее, наоборот, усилил бы их. Так или иначе, столь заманчивая возможность так и не была реализована, ив 1877 году принц отправился на четыре семестра в Бонн, как это сделал его отец до него.

В Бонне принц посещал лекции по истории и философии, праву, искусству, политике, экономике, государственному управлению и науке. (Было бы интересно узнать, привлек ли кто-нибудь его внимание к трудам «академических социалистов» – Вагнера, Брентано и Шмоллера, которые как раз в этот период бросили вызов доктрине, что национальная экономика подчиняется неизменным природным законам, которые бесполезно пытаться изменить.) Диапазон наук был очень широк для человека, который испытывает трудности с концентрацией, и на протяжении всей своей жизни Вильгельм страдал от избыточных знаний. Немецкий эксперт Рудольф Гнейст, обучавший Вильгельма конституционному праву, говорил, что, как и любой королевский отпрыск, которым слишком много льстили в детстве, принц верил, что знает все, и ему не надо учиться. Получив информацию, он тут же забывал ее, как избыточный балласт. Мать жаловалась, что он ни на что не смотрит, ни к чему не проявляет интереса, не любуется превосходными пейзажами и не заглядывал в путеводители или любые другие книги, чтобы получить информацию о достопримечательностях, которые стоит посмотреть. Вместе с тем он почти сразу стал членом самого шикарного студенческого клуба, «Боруссия», хотя отказался от обязанности вести дуэли. Он также произнес свою первую публичную речь, посвященную фальшивому генералу на кёльнском карнавале. Весной 1878 года он поехал в Париж на Всемирную выставку. Он никогда не возвращался в город, где его дядя чувствовал себя как дома. Впрочем, это упущение, возможно, было вызвано отказом французского правительства приглашать в гости правителя завоевавшей его страны, чем безразличием самого правителя к столичным красотам. Англию, однако, принц посещал неоднократно. В 1877 году он ездил в Каус и Осборн, а в 1878 году совершил тур, включивший Илфракомб. Затем он отправился в Балморал, где снова надел килт и принял участие в преследовании оленя. Похоже, он так и не понял привлекательности процесса, во всяком случае, так следует из его описания, в котором говорится, что ему и подручному потребовалось целых три часа, чтобы выследить оленя. Также он был под впечатлением того, что охота на лис ведется все лето.

До этого момента комментарии, касающиеся характера принца, были в основном благоприятными. Когда ему было восемь, его мать написала: «Вилли – милый, интересный, очаровательный мальчик, умный, забавный, обворожительный. Невозможно его не баловать. Он растет очень красивым, и его большие карие глаза становятся то задумчивыми и мечтательными, то начинают сверкать лукавством и весельем».

Когда принцу исполнилось двенадцать, тон ее писем был таким же: «Уверена, когда ты его увидишь, он тебе понравится. У него приятные дружелюбные манеры Берти, и он может быть очень обаятельным. Возможно, у него нет блестящих способностей, сильного характера и талантов, но он хороший мальчик, и, надеюсь, из него вырастет полезный человек…Он уже всеобщий любимец, поскольку очень живой и умный. Он смесь всех наших братьев – ему мало что досталось от папы и прусского семейства».

В том же году бабушка нашла его «не только любящим и приятным мальчиком, но и разумным, способным понимать намеки». В 1874 году супруга британского посла писала: «Всех, кто имеет удовольствие разговаривать с принцем Вильгельмом, привлекает его естественный шарм и дружелюбие, ум и прекрасное образование».

Разумеется, некоторые недостатки тоже не оставались без внимания. Его мать утверждала, что он склонен к эгоизму, доминированию и гордости. А Хинцпетер называл его «мой дорогой любимый проблемный ребенок». Ко времени его отъезда из Бонна у принца появились бунтарские черты, которые не могли не вызвать тревогу. Уже говорилось о его критике Бисмарка из-за Берлинского конгресса. Он не соглашался с противодействием его отца тарифам. Все эти тенденции усилились, когда в 1879 году он приехал в Потсдам и стал младшим офицером гвардии. К его двадцать второму дню рождения его мать с удивлением обнаружила, что этот сын никогда не был ее.

Ранее уже упоминалось об обстоятельствах, ставших причиной необычайно строгого кодекса поведения мужчины, которого следовало придерживаться, чтобы быть принятым в германское общество, и о возникших в результате напряжениях. В таком обществе давление на наследника трона намного выше, чем на обычного человека, и потому риск появления в нем внутренних напряжений тоже больше. Один из сыновей Вильгельма сказал, что, дабы избежать давления в излишней «мягкости», отец заставил очерстветь свое сердце, что было совершенно не в его характере. Американский дантист Вильгельма говорил, что он всегда контролировал себя и мог собраться и расслабиться по собственной воле. Находясь на улице или выступая перед публикой, он напяливал на себя саму властную и суровую личину. Оказавшись вне поля зрения других людей, он расслаблялся и становился собой. В этом он напоминал отца, который делал со своим лицом то же самое. А прадедушка кайзера герцог Кентский превращался, руководствуясь ошибочным чувством долга, из приятного доброго человека в свирепого садиста-лунатика: «На государственных мероприятиях кайзер имел обыкновение принимать очень суровое, если не отталкивающее, обличье. М. Жюль Камбон [французский посол] был потрясен таким выражением лица, когда вручал ему верительные грамоты, и вышел, испытывая ощущение, что его величество делал над собой очень большое усилие, чтобы сохранить это суровое, но исполненное достоинства выражение, подходящее суверену. Для него было огромным облегчением, когда официальная часть мероприятия закончилась, он смог расслабиться и начать легкую беседу, которая намного больше соответствовала характеру его величества».

Член его штаба рассказывал о своего рода застенчивости, которую Вильгельму приходилось преодолевать, зачастую прибегая к напускной веселости, вызывавшей непонимание. Он как-то раз едва не устроил международный скандал, ущипнув за зад короля Болгарии. В случае с Вильгельмом ситуация усугублялась увечной рукой. У него были более высокие стандарты, к которым он стремился, чем у других, и меньше возможностей для их достижения.

Но это была еще не вся проблема. Вильгельм стал продуктом не одной, а двух культур. Перед ним было два идеала – прусского юнкера