согласно которому государство не должно вмешиваться в экономику. В целом группа хотела отделить консерваторов от любой формы союза с либералами. Она отказывалась рассматривать преданность рабочего класса социализму как необратимый процесс. Нельзя сказать, что она была хотя бы в каком-то смысле революционной. Ее ведущая фигура, Стекер, теперь придворный капеллан, так и не смог измениться после ранней службы армейским падре. Он имел скорее добрые намерения, чем ясное мышление, и больше думал о том, как заставить высшие классы относиться к рабочим более гуманно, чем о влиянии на самих рабочих. Если он и начинал вещать что-то невнятное о христианском социализме (термин, по всей видимости, был позаимствован в Англии), то акцент всегда делался на прилагательное, а не на существительное. И все равно его идеи вызвали тревогу среди тех, кому не нравились их ограничения. Тревога, возможно, была оправданной более радикальным подходом, который группа была готова предложить другим. Когда друг Стекера по имени Вебер основал евангелистские профсоюзы в надежде разделить рабочих христиан и социалистов, промышленник Штумм-Гальберг назвал его опасным агитатором. А потенциальное влияние взглядов Стекера на союз консерваторов и либералов заставило Бисмарка относиться к нему с большой враждебностью, которая распространилась даже на его покровителей – Вальдерзее.

Зато по поводу родителей принца Бисмарк и Вальдерзее пребывали в полном согласии. Вальдерзее однажды сказал: «Если когда-то возникнет вопрос о государственном перевороте против кронпринцессы, вы можете на меня рассчитывать». Бисмарк поручил своему сыну Герберту задачу выращивания будущего правителя. Наблюдатель запомнил принца на мальчишнике Герберта чопорно стоящим за дверью, когда репертуар конферансье из мюзик-холла стал слишком непристойным. Однако нет никаких сомнений во влиянии на принца льстивых речей тех, кто считал своим долгом сознательных поборников прусских традиций, поддерживать Вильгельма в оппозиции отцу и матери. Другим фактором, указывавшим в том же направлении, стала окрепшая дружба между принцем и его дедом, от которого в значительно большей степени, чем от родителей, молодой человек зависел финансово. Старому императору юный принц нравился, еще когда был мальчиком, однако он ждал, что юноша со временем превратится в проанглийского либерала. Обнаружив, что этого не произошло, старик возрадовался. С собственным сыном ему было трудно договориться. Кронпринц был почти лишен власти и часто оставался в неведении относительно государственных дел. В свою очередь, он неосторожно критиковал имперскую политику и имперскую свиту.

Ситуация описана в одном из писем кронпринцессы к матери: «У Вилли больше мозгов, чем у Эрнста Гюнтера, и он может быть очень милым и дружелюбным, если захочет. Они оба тщеславны и эгоистичны и имеют самые поверхностные, никуда не годные политические взгляды. Пребывая в детском невежестве, они являются фанатиками мерзкой реакционной и шовинистической чепухи, которая заставляет их действовать так, как они действуют, каждый в своем роде. Все это доставляет удовольствие императору, Бисмарку и его клике, двору, и потому они чувствуют себя большими и значимыми. Бисмарк – великий человек, ты знаешь, что я всегда старалась отдать должное его заслугам и даже пыталась ужиться с ним, однако его система разрушительна и может принести молодым людям только зло. Им восхищаются слепые поклонники и те, кто мечтает возвыситься благодаря подобострастию и покорному подчинению любому его капризу. Все они теперь друзья В., причем очень близкие друзья. Нетрудно увидеть, как плохо и опасно это и для него, и для нас… Суждения В. искажены, его мозг отравлен всем этим. Он не настолько проницателен и опытен, чтобы видеть систему насквозь, равно как и людей, и они делают с ним что хотят. Он настолько упрям, так не терпит никакого контроля, кроме императорского, и так подозрительно относится к тем, кто не всем сердцем восхищается Бисмарком, что бесполезно стараться просветить его, обсудить с ним ситуацию, убедить его прислушаться к мнению других людей. Болезнью следует переболеть, и мы должны надеяться, что годы и изменившиеся обстоятельства его вылечат. Фриц принимает ситуацию очень близко к сердцу, а я стараюсь быть терпеливой и не терять мужества».

Судьба кронпринца и кронпринцессы была трудной, хотя вся степень ее трагичности еще не была видна. Далеко не редко активный человек вынужден ждать. Дело даже не в этом. Урожденный наследник трона, заняв который он получит огромное политическое могущество, твердо убежденный, что, получив это могущество, он сможет принести благо не только своей стране, но и всему человечеству, он был вынужден не просто ждать, уже став намного старше того возраста, когда должен был взойти на трон. Ему пришлось увидеть, что все императорское могущество используется не так, как ему хотелось бы. Более того, германское общество развивалось в таком направлении, что, чем дальше, тем труднее было ввести те изменения, которых он жаждал. Он намеревался править с буржуазией и для нее и растерялся, столкнувшись с все более быстрым появлением рабочих. Его формула не была рассчитана на эту ситуацию. То, что у него участились приступы депрессии, едва ли удивительно. В этой ситуации его явная неспособность внушить старшему сыну и наследнику свою систему ценностей, должно быть, представлялась ему крайне досадной. Шансы кронпринца оказать должное влияние стремительно уменьшались. Он не мог оставить свой след в истории не только при жизни, но и после смерти.

Вильгельм был часто импульсивным и несдержанным, но вина в этом была не только его. Отец не выказывал ни малейшей готовности понять чуждую ему точку зрения и лишь не переставал публично жаловаться на незрелость сына, отсутствие у него такта и незрелость взглядов. «Хотите увидеть, как со мной обошлась жизнь, – однажды сказал он, – взгляните на моего сына, полного гвардейского офицера». Самая серьезная стычка имела место годом или двумя позже, в 1886 году, когда Бисмарк вынудил старого императора познакомить Вильгельма с международными отношениями Германии. Для этого принцу следовало проработать несколько месяцев в министерстве иностранных дел. Его отец, до глубины души оскорбленный тем, что такая возможность была предоставлена тому, кого он презирал, а сам он был ее лишен, совершил ошибку – пожаловался в письменном виде, что его сын совершенно незрел, неопытен, слишком надменен и самоуверен, чтобы ему можно было доверить иностранные дела. Хотя последующие события вроде бы подтвердили это мнение, с точки зрения закона о наследовании это была попытка уклониться от неизбежного, а обвинение в незрелости вряд ли можно было считать обоснованным аргументом. Более того, письма кронпринца не оставляют сомнений в том, что реальной причиной возражения был тот факт, что назначение усилит влияние Бисмарка на принца. Поскольку возражение кронпринца было проигнорировано, от него осталась лишь горечь. К чести Вильгельма следует отметить, что он мирился с публичными