предвещавший ему успехов в дипломатической карьере. Старый маршал Врангель, находясь во дворце, не стал ждать, когда окно откроют, а выбил его кулаком и заорал собравшейся внизу толпе: «Дети! Это бравый рекрут!» Дед Вильгельма, принц-регент, дал четкие указания, как должно быть отмечено счастливое событие, причем он методично предусмотрел все возможные варианты, включая близнецов. Но первый залп настолько взволновал его, что он даже не стал ждать карету, а выбежал из дома, в котором находился, и, не считаясь с расходами, нанял экипаж. Прибыв во дворец, он обнаружил, что маршал уже заговорил. Напряжение, сопровождавшее прибытие кронпринцессы в Германию, не облегчило ее беременность, и роды были трудными. Какое-то время все внимание английского доктора, посланного королевой Викторией, было полностью сосредоточено на матери, и только через некоторое время заметили, что левая рука младенца практически вывернута из сустава. Несмотря на постоянные упражнения и крайне болезненное лечение, рука так никогда и не восстановилась. Она сформировалась, но не выросла до полной длины. Левые рукава его одежды имели такую же ширину, как правые, но были короче. Вильгельм мог засунуть левую руку в карман и держать ее там, что он обычно и делал. Он не имел возможности пользоваться обычным ножом и вилкой, поэтому имел специальный совмещенный прибор, который всегда имел при себе его телохранитель. С эти прибором он отлично управлялся. Его сосед за столом нередко нарезал ему пищу, против чего Вильгельм, по-видимому, не возражал. Увечье и отсутствие ставшего результатом физического равновесия сделали жизнь юноши нелегкой. Благодаря практике и упорству он сделался хорошим наездником, хотя не мог сам сесть на коня. Король Георг V (не понаслышке знавший, о чем говорит) однажды записал, что «Вильгельм удивительно хорошо стрелял, принимая во внимание, что у него только одна рука». Он также играл на пианино и в теннис (этому научился у дочерей британского посла в Гааге), греб и плавал.

Некоторые историки пытались найти ключ к характеру Вильгельма в физическом увечье. Нет сомнений в том, что его желание доказать, что он ничем не отличается от других людей, сделало его не таким, как все. Более того, его увечье коснулось не только руки. В какой-то степени оно затронуло всю левую сторону тела, в особенности ухо. В какой именно степени – сказать трудно. Представляется, что оно вызвало нервную раздражительность и, поскольку приступы наступали внезапно, непостоянство. Другие люди с увечьями не позволили, чтобы физический недостаток испортил их характер. У лорда Галифакса, к примеру, была от рождения парализована рука. И у кайзера физическое увечье было элементом – но только одним элементом – личности. И все равно трудно преодолеть искушение и задаться вопросом, что было бы, если бы английский доктор в свое время сосредоточил все свои усилия на ребенке и позволил матери умереть.

Ребенок очень рано стал демонстрировать характер. В месячном возрасте его мать писала, что он постоянно вертится, ни на минуту не успокаивается. А во время крещения его, по-видимому, «сильно занимали распоряжения принца-регента, и он двигал ручками, словно хотел поиграть с ними». В возрасте двадцати месяцев его отвезли в Кобург, чтобы познакомиться с бабушкой по материнской линии. Она назвала его «добрым маленьким мальчиком, умным и очаровательным, хорошим и любящим». Годом позже он впервые посетил Британию, где его пеленал лично принц-консорт. Этот случай он никогда не позволял своим английским родственникам забыть (хотя, если он действительно сам об этом помнил, его развитие было воистину ранним). В 1863 году он вернулся на свадьбу дяди Берти, на которой самое большое впечатление на него произвел барабан, привязанный к спине одного человека, чтобы по нему стучал другой, и красота Свадебного марша Мендельсона. По столь торжественному случаю на Вильгельме был килт, спорран и игрушечный кинжал. А когда дядя Леопольд попросил его перестать непрерывно ерзать, он отломал от игрушки дымчатый топаз и швырнул его через проход, после чего укусил дядюшку за ногу – инцидент, который его семья не позволила ему забыть. Фрит был нанят, чтобы запечатлеть церемонию, и его попытки добиться сходства «королевского бесенка» привели к комментарию, что «из всех несносных детей этот самый худший». Позже «бесенок» неизменно связывал Букингемский дворец с естественными последствиями поедания слишком большого количества пудинга. Ходили слухи, что однажды он во время ланча заполз под стол и там полностью разделся; его бабушка, к всеобщему удивлению, покрыла его поцелуями.

Первой няней Вильгельма была англичанка, первой гувернанткой – фрейлейн фон Добернек, о которой он позже писал, что эта «костлявая дама имела твердый характер, и ее методы воспитания были очень разными». Отец часто брал его с собой в Бранденбург, на пикники в леса и на озера вокруг Потсдама – такова была семейная традиция, начало которой положил Фридрих Вильгельм IV. Однако, если верить матери Вильгельма, у кронпринца никогда не было времени, да и она сама их игнорировала, пока в 1866 году не умер ее третий сын Сигизмунд. После этого она постаралась компенсировать предыдущее невнимание «наблюдением за всеми, даже мельчайшими деталями образования Вильгельма». Мнение королевы Виктории было довольно резким. «Я не сомневаюсь, что ты следишь за нашим дорогим мальчиком с величайшим тщанием, но я часто думаю, что слишком бдительное постоянное наблюдение, слишком большая забота ведет к очень серьезным последствиям, которых было бы лучше избежать». Королева желала, чтобы он смешивался со всеми классами населения, «вращение среди них, как мы всегда делали и делаем, и как это делают каждый респектабельный джентльмен и леди здесь, приносит большую пользу характеру того, кто в будущем будет править». Дочь в ответ выразила ужас перед «низкой компанией», и мать была вынуждена ей объяснить (возможно, одновременно бросая косой взгляд на принца Уэльского), что она вовсе не имела в виду актеров, актрис, музыкантов и всякого рода зазывал. «Простой контакт с солдатами никогда не принесет ничего плохого; они обязаны подчиняться, и в их рядах не может быть никакой независимости характера». «Расти его тихо, просто, – сказала она в 1865 году, – не с ужасной прусской гордостью и амбициями, которые так сильно огорчали твоего дорогого отца и которые всегда будут мешать Пруссии стать во главе Германии, чего она всегда желала. Гордость и амбиции не только неправильны сами по себе, они мешают привязанности, и во всех отношениях недостойны великих принцев – и великих наций».

Большое влияние на красивого молодого принца оказал Георг Хинцпетер, сын профессора из Билефельда, который в 1866 году, в возрасте 39 лет, по совету сэра Роберта Мориера был назначен домашним учителем принца. Хинцпетер был благожелательный деспот, уверенный,