Юмашева откровенно издевалась над конкурентом. Она знала, что Коваленко давно мечтал о должности начальника отдела, но в Главке решили назначить Юмашеву. Решение было принято коллегиально, и с тех пор Виктор Дмитриевич возненавидел ее, вредит ей при каждом удобном случае, да и без случая тоже. И на должность продолжает зариться.

— Понимаю, сестра, — в тон ей ответил Виктор Дмитриевич, — понимаю. Только ты сама себе яму выкопала. И продолжаешь ее углублять.

— Когда волк попадает в капкан, знаешь, что он делает? — Юмашева почему-то говорила шепотом, одновременно притягивая коваленковское ухо к губам, будто хотела отгрызть его.

— Что? — прошептал Виктор Дмитриевич в ответ, выдергивая покрасневшее ухо из ее цепких рук. Он сердился на самого себя, но тоже говорил шепотом, и ему казалось, что они кричат надрывным криком.

— Волк отгрызает себе ногу, точнее, лапу, — она выпустила из рук его ухо и поднялась на крыльцо.

— Но он теряет силу, — крикнул Коваленко.

— Да, — вздохнула Юмашева, — он становится одноногим волком. Однолапым. Колченогим. И у него один путь — стать сильным зверем, вожаком и лидером. Такому уже ничего не страшно! Передать от тебя привет генералу? Сейчас поеду к нему на разборки, — она уже открыла дверь и продолжала говорить, стоя спиной к Виктору Дмитриевичу.

— Передавай-передавай, — прошипел Коваленко, вскипая агрессией, и сбежал по ступенькам вниз.

Юмашева вошла в дежурную часть, увидев дежурного за барьером, сказала ему, мягко улыбаясь: «Вась, прости, не знала, что телефон отключен». На ее щеках чуть розовели два маленьких пятнышка. От розовых ли скул, от мягкой ли улыбки, но она выглядела юной и беззащитной. Дежурный оторвал взгляд от журналов и уставился на начальницу, невольно любуясь ее помолодевшим лицом.

— Телефон у меня с прибабахом. Глючит. Увезли труп?

— Увезли. Резник наверху ждет. — Майор отошел от барьера, и, внимательно вглядываясь в лицо Юмашевой, по-свойски спросил: — Где тебя черти носили? Ты же сама напросилась на неприятности.

— Вась, сама не рада, знаю, что заслуживаю самого сурового наказания. Разрешите идти, товарищ дежурный?

— Свободна, — дежурный засмеялся и скрылся за барьером.

«Дежурный на целые сутки потерял начальника отдела. Надо срочно поменять телефон. Да дело не в телефоне. Этой ночью я могла услышать разве что набат или орудийный залп».

— Слава, не ругай меня. Лучше подумаем, как выйти из этой ситуации, — она бросила куртку на стул и присела на край стола.

Резник сидел за столом и барабанил пальцами по стопке журналов. «Резник, мой самый преданный друг. Он никогда не бросит меня в беде. Имеется в виду, настоящей беде», — подумала Юмашева, жалобно глядя в глаза Резнику.

— Из этой ситуации нет выхода. Уже назначено служебное расследование. И пока оно не закончится, ты ничего не можешь сделать. Труп уже увезли. Ты даже не допросила Силкина, пока он был жив, — с упреком выговорил ей Резник.

— Пожалела его, — она тяжело вздохнула, — зато теперь меня никто не пожалеет. Только ты, Резник, меня жалеешь. Один ты у меня и остался на всем белом свете.

— Мать, мне тебя не жалко, совсем не жалко. Ты попала в капкан по собственной глупости. И если ты не выберешься из него, тебе конец.

— Слава! — она протянула к нему руки, будто хотела закрыться от жестоких, но справедливых слов.

— Ты до сих пор ничего не сделала по уголовному делу. Если не прекратишь играть с преступниками в жмурки, то ничего не добьешься и никого не найдешь. Понятно тебе?

— Слава, это слишком жестоко, — простонала она, — ведь я — женщина! Кроме работы у меня есть и другая жизнь.

— Слишком поздно вспомнила, что ты — женщина! Об этом надо было думать двадцать лет назад. Сейчас не время задумываться о проблемах пола. Короче, ты работаешь или ваньку валяешь?

— Работаю! Мы работаем! Вместе! — закричала она, крепко сжав руками край стола.

— Учти, больше никаких послаблений. Ставка больше чем жизнь. Сейчас все живут по принципу — ни шагу назад. Один раз оступишься и все, тебе даже руки не подадут, вываляют в грязи, приклеят ярлык. И ты долго будешь отмываться.

— Но почему? Почему? — простонала Юмашева, склонив голову.

Ей хотелось вдохнуть воздуха. Она задыхалась, но воздуха почему-то не хватало, несмотря на то, что окно в кабинете было распахнуто настежь.

— А почему «почему», черт бы тебя побрал? Ты же всегда здраво размышляла. Ты славилась своей железной логикой. В кого ты превратилась? Что с тобой творится? Куда подевалась «железная несгибаемая леди»? Ты еще заплачь-заплачь от отчаяния. — Резник вышел из-за стола и подошел к Юмашевой. — Еще немного, и ты превратишься в слезливую дамочку, жалеющую всех нищих и побирушек, униженных и обездоленных. Тогда… — он махнул рукой и зашагал по кабинету широкими шагами.

— Что «тогда»? Что? — она сжала губы и кулаки, боясь услышать правду.

— Тогда я первый скажу, что тебе не место в полиции. Можешь идти работать в Красный Крест. Или еще куда-нибудь, к экологам, что ли.

— Резник! — она окликнула его, лишь бы он прекратил нервную ходьбу по кабинету. — Резник, прекрати меня мучить. Ты отлично знаешь, что ты не прав. В полиции не место слезливым дамочкам, согласна с тобой. Но я — не слезливая дамочка. Это, во-первых. Во-вторых, в жизни случаются разные обстоятельства. И давай, наконец, подумаем о деле, если ты еще не передумал со мной дружить.

— Нет, не передумал, — рассмеялся Резник и снова уселся за стол. Он положил ногу на ногу, и внимательно посмотрел на Юмашеву, — говори, что придумала, — потребовал он.

— Ничего не придумала, ничего, — она пересела со стола на стул, вытянув вперед руки, присмотрелась, не трясутся ли руки. Нет, руки у нее, как корабельные мачты, прямые и упругие, пальцы не дрожат, все нервные реакции в полном порядке. — Силкин, наверное, видел киллера. Но мы точно не знаем. Силкин, к сожалению, находится в другом измерении. Может быть, в том измерении ему лучше, чем в этом мире. Бог его знает… Идей у меня никаких нет, кроме одной — работать, работать и работать. И еще мне придется потратить много сил, чтобы отбиться от интриг Коваленко, и издержек служебного расследования по факту смерти Силкина. Плюс ко всему меня будут третировать звонками из министерства. Еще прибавь ко всем этим нервам совещания, заседания, инструктажи, смотры. Короче, времени остается — ноль, полный ноль. Февраль месяц придется вычеркнуть из моей прекрасной жизни. Вот так вот, мой дорогой Славочка!

— У меня тоже своя работа Нужны показатели, по утрам сходки, суточные дежурства по управлению, — пробормотал Резник, покачивая ногой. Он побарабанил пальцами по пустой поверхности стола, выстукивая какой-то военный