Но Наполеон сам был эпатирован скандальной выходкой Люсьена. При всем своем разочаровании в Паоли не мог он допустить расправы с былым кумиром по доносу родного брата. Поэтому Наполеон обратился в Конвент с посланием в защиту Паоли. Оно заканчивалось такими словами: «Паоли больше семидесяти лет[215]. Он больной человек, - иначе он бы давно предстал перед вами, чтобы пристыдить своих врагов. Мы обязаны ему всем. Он всегда будет пользоваться нашим уважением. Отмените же ваш декрет от 2 апреля и возвратите всему народу его гордость и славу! Услышьте наш голос, исполненный скорби!»[216]

Паоли знал об этом послании Наполеона, но не выразил автору никакой признательности. Сам он отправил в Конвент бумагу с объяснением, что Корсика «вследствие опасного положения, в котором она теперь находится, не может обойтись без своего вождя, а кроме того, его возраст и недуги не позволяют ему отправиться в морское путешествие»[217]. Ф. Кирхейзен так прокомментировал этот факт: «Через два года Паоли отправился в Лондон и, несмотря на почтенный возраст, так хорошо перенес трудное морское путешествие, что прожил там еще свыше двадцати лет[218]. Он просто вполне справедливо боялся предстать перед революционным трибуналом и быть осужденным на гильотину»[219].

Как бы то ни было, корсиканский люд горой встал тогда на защиту «своего вождя». В благодарность за это Паоли провозгласил себя генералиссимусом, диктатором Корсики, и созвал Консульту, т. е. общекорсиканское Народное собрание. Консульта, желая угодить генералиссимусу, объявила братьев Буонапарте «врагами отечества» и предала их «вечному проклятию и позору». Паоли тут же приказал арестовать старших братьев Буонапарте (Жозефа и Наполеона), которые в тот момент еще оставались на Корсике.

Дальнейший ход событий выглядел для семьи Наполеона как исторический детектив[220]. Наполеон предупредил маму Летицию («Срочно готовьтесь к отъезду! Эта страна - не для нас!») и отбыл из Аяччо в Бастию, к Жозефу. По дороге, в харчевне Боконьяно, он был схвачен роялистами, бежал с невероятными приключениями из-под стражи и все-таки пробрался (верхом, на лодке, пешком) через горы и долы в Бастию. Там он встретился с двумя комиссарами Конвента - своим добрым знакомым Кристофом Саличетти и Лакомбом Сен- Мишелем, которых ознакомил с последними распоряжениями Паоли. Оба комиссара, а также Наполеон и Жозеф с отрядом в 400 человек на двух судах 31 мая 1793 г. прибыли в бухту Аяччо, но гарнизон родного города Наполеона открыл по ним артиллерийский огонь. То был роковой знак: Паоли предал революционную Францию (он тогда уже вел переговоры с англичанами). Комиссары Конвента отвели свои корабли из зоны обстрела, и Наполеон первым увидел на одной из прибрежных высот группу людей, которые подавали кораблям отчаянные сигналы бедствия. То была Летиция Буонапарте с младшими детьми.

Оказалось, что мама Летиция накануне ночью бежала с детьми из дома в горы, за считаные часы до того, как пришли жандармы Паоли, чтобы ее арестовать. К утру, поднявшись на ближайший пригорок, беглецы увидели, как горит их дом, разграбленный и подожженный паолистами. «Пусть горит, еще лучше построим!» - будто бы сказала при этом жизнелюбивая мать Наполеона[221]. Действительно, со временем построят гораздо лучше прежнего.

Наполеон посадил мать, трех сестер и двоих младших братьев (Луи и Жерома) на корабль Саличетти и доставил их в порт Кальви на севере Корсики. Оттуда на французском военном судне Наполеон отплыл вместе с ними, плюс еще Жозеф, к берегам Франции. 13 июня 1793 г. восемь членов семьи Буонапарте прибыли в Тулон, где их встретил девятый - Люсьен. Поскольку жить в Тулоне было бы и слишком дорого, и небезопасно, Наполеон устроил все семейство на время в соседней деревушке Ла Валет. Там его родные жили очень бедно - лишь на пособия для корсиканских беженцев да на половину скромного жалованья Наполеона. Его сестры - две будущие принцессы (Элиза и Полина) и будущая королева Каролина - сами стирали белье в деревенском пруду. Но через месяц всех домочадцев будущего императора приняли к себе их друзья - марсельские купцы Клари, у которых в Марселе был просторный дом. Сам же Наполеон отправился к месту службы своего полка в Ниццу.

Тем временем 17 июля Национальный Конвент Французской республики по докладу К. Саличетти постановил: считать Паскуале Паоли и Карло Андреа Поццо ди Борго врагами Франции и приговорить их к изгнанию. Узнав об этом, оба поспешно бежали с Корсики под защиту английских кораблей, которые доставили их с почетом в Англию. Поццо ди Борго позднее перебрался в Австрию, а с 1803 г. до смерти в 1842 г. жил и служил в России. Паоли умер в Лондоне 6 февраля 1807 г. Наполеон, став первым консулом, а затем императором Франции, отзывался о нем с уважением и даже, по данным Ф. Кирхейзена, имел намерение вызвать его из Лондона и предоставить высокий пост[222].

Итак, корсиканская эпопея закончилась для Наполеона без лавров, но с болезненными терниями. Всю ее он посчитал своей роковой ошибкой и досадовал, что лучшая пора юности, четыре года Великой революции потеряны зря, в стороне от главных событий, на задворках истории. «Если бы он не зарылся в эту горячую, сухую корсиканскую землю, если бы не сузил кругозор до темных окон старых корсиканских домов, - так обобщал его впечатления А. 3. Манфред, - перед ним открылись бы необозримые просторы»[223].

Но революция продолжалась, а вместе с ней перед гением Наполеона оставались открытыми и «необозримые просторы» для карьеры во Франции - карьеры, стократ больших масштабов и темпов, чем на Корсике. 1793 год принес ему желанную точку отсчета великих, истинно наполеоновских свершений. Да, именно тот год, кульминационный в развитии французской революции, - год, увековеченный в знаменитом, потрясающе выразительном романе Виктора Гюго «Девяносто третий год» (лучшем из художественных произведений мировой литературы о том времени), - стал началом феноменального, небывалого в истории человечества, взлета и падения Наполеона как исторической личности.