Солдаты и офицеры, а вместе с ними и комиссары интуитивно угадывали в юном капитане Вождя. Если какой-нибудь неожиданный ход противника (к примеру, обстрел или вылазка) заставал их врасплох, «все командиры постов в один голос кричали: “Бегите к Буонапарте, он знает, что делать!”»[257]. И он всегда все знал. Может быть, не сразу, но очень скоро проявилось тогда под Тулоном то, что так красочно обрисовал Д. С. Мережковский: «Когда этот двадцатичетырехлетний артиллерийский капитан, худенький, тоненький, длинноволосый, похожий на шестнадцатилетнюю девочку, но с важной осанкой и спокойно-повелительным взором, появился в лагере, все вдруг почувствовали, что власть принадлежит ему»[258].

Уже тогда, в тулонском лагере, Наполеон проявлял свой уникальный дар распознавать в самых разных, даже на первый взгляд неприметных людях заложенные в них военные способности. Таких людей он возвышал и приближал к себе. Именно тогда рядом с ним, под его командованием начали свою блистательную карьеру младшими офицерами будущие маршалы Франции Л. Г. Сюше, К. П. Виктор и О. Ф. Л. Мармон, будущий гофмаршал Ж. К. М. Дюрок, будущие генералы Л. Ш. А. Дезе, А. Ф. Лагарп, Ш. В. Э. Леклерк, Ж. Б. Мюирон, А. Ж. Жюно. Каждый из них обращал на себя внимание прежде всего отвагой, бесстрашием, силой духа, а Наполеон людей с такими качествами очень ценил, даже если им недоставало, как например, Андошу Жюно, полководческих дарований. «Как-то раз, - рассказывал император на острове Святой Елены Э. Лас Казу, - когда одна из батарей занимала позицию, я попросил подойти какого- нибудь грамотного сержанта или капрала. Некто вышел из строя и прямо на бруствере стал писать под мою диктовку. Едва он закончил, как ядро, упавшее близко от нас, запорошило письмо землей. “Спасибо! - сказал писарь. - Песка не надо”. Сама шутка, а также невозмутимость, с какой она была сказана, привлекли мое внимание и обеспечили будущность этому сержанту. То был Жюно»[259].

Отличилась тогда под Тулоном и 19-летняя «кавалерист-девица» (французская Надежда Дурова) Мария-Тереза Фигёр, которая прослужила в 15-м драгунском полку с 1793 по 1815 г., участвовала во многих боях и походах, была дважды ранена, пережила два плена и оставила интересные мемуары. Наполеон лично знал и ценил ее[260].

Итак, вступивший с 16 ноября в должность главнокомандующего генерал Ж. К. Дюгомье одобрил наполеоновский план освобождения Тулона. Главная идея плана заключалась в том, чтобы блокировать Тулон с моря и принудить англо-испанскую эскадру выйти из гавани, оставляя тем самым гарнизон без ее поддержки. Для этого требовалось взять форт Эгийет, т. е. командную высоту над гаванью, откуда можно было обстреливать все подходы и выходы для кораблей к городу и обратно. Лишенный поддержки флота Тулон не смог бы продержаться и считаных дней[261].

Три дня войска Дюгомье, а точнее сказать, канониры Наполеона с «Батареи бесстрашных» и всех других батарей вели артиллерийскую подготовку, обрушив на Эгийет смерч огня и железа. А 17 декабря, после полуночи, во тьме и в грозу, под проливным дождем, республиканские войска тремя колоннами пошли на штурм Эгийета[262]. Первую колонну повел сам Дюгомье, 55-летний главнокомандующий. Эта атака была отбита. Дюгомье в отчаянии бросился к резервной колонне. Ее уже вел в атаку Наполеон. Рядом с ним во главе первого батальона шел 19-летний капитан Жан-Батист Мюирон, который как никто знал здесь все перепады местности. Дюгомье пошел вперед вместе с ними. К трем часам утра бойцы колонны Наполеона ворвались в форт через артиллерийские амбразуры: первым - Мюирон, за ним - Дюгомье и Наполеон. Английские канониры в полуразрушенном, форту сопротивлялись отчаянно, но были все перебиты. Оказавшийся с ними генерал О’Хара, раненый, сдался в плен. Его саблю принял Наполеон (на острове Святой Елены он прямо скажет об этом своему врачу Барри О’Мира: «Взял в плен О’Хара»[263]).

В тот день еще до начала штурма под Наполеоном была убита артиллерийским ядром его лошадь, а его самого ударная волна сбила с ног («Смерть осенила его своим крылом», - пишет об этом Ж. Тюлар). Когда же будущий император повел своих солдат на штурм Эгийета, в рукопашной схватке с защитниками форта он получил штыковую рану в ногу. Ранены были также Дюгомье и Мюирон.

В 5 часов утра 18 декабря 1793 г. Форт Эгийет и соседние с ним форты - Малый Гибралтар и Балагье - были взяты республиканцами, после чего на Эгийет взошли комиссары Конвента, «уверенной, молодецкой поступью, с обнаженными саблями, - взошли и поблагодарили солдат»[264]. «Завтра или, самое позднее, послезавтра мы будем ужинать в Тулоне», - обещал им Наполеон.

Тем временем на англо-испанских судах и в городе началась паника. Моряки союзной эскадры, оказавшиеся в огневой ловушке после того, как батареи Наполеона заставили их отступить вглубь гавани, ближе к городу, теперь торопились уйти в море под убийственным шквалом заградительного огня. В то же время роялисты-тулонцы бросились к гавани и стали хватать первые же попавшиеся на глаза лодки, чтобы добраться до эскадры своих незадачливых покровителей. Сидней Смит второпях не успел выполнить приказа адмирала Худа и поджечь все французские суда в гавани и арсенале. Наполеон по этому поводу съязвит, что «Французская республика должна быть ему признательна» за такую оплошность[265]. Впрочем, как ни торопился Смит бежать из Тулона, он был взят в плен и заточен в парижскую тюрьму Тампль, где мы с ним еще встретимся.

19 декабря весь город Тулон был полностью очищен от интервентов и доморощенных роялистов. Однако комиссары Конвента - по законам того времени - учредили революционный трибунал для расправы с «предателями». Так как предатели большей частью успели скрыться, жертвами революционной мести стали, кроме восьми-десяти человек, действительно изменивших республике, сотни невинных людей. Наполеон так вспоминал об этом на острове Святой Елены: «Прибегли к ужасному средству, характеризующему дух той эпохи: было объявлено, что всем, кто при англичанах работал в арсенале, надлежит собраться на Марсово поле для записи фамилий. Дали понять, что это делается с целью принять их вновь на службу. Почти 200 старших рабочих, конторщиков и других мелких служащих поверили этому и явились. Их фамилии были записаны, и тем было удостоверено, что они сохраняли свои места при англичанах. Тотчас же на том самом поле революционный трибунал присудил их всех к смерти. Батальон санкюлотов и марсельцев, вызванный туда, расстрелял их. Подобный поступок не нуждается в комментариях»[266].