Между тем на Корсике началась подготовка к новым выборам депутатов в Национальное собрание Франции. Наполеон загорелся идеей добиться избрания в парламент своего брата Жозефа. Поэтому он сумел выхлопотать для себя внеочередной отпуск и к середине сентября 1791 г. вновь был на родине. Однако Жозеф, несмотря на поддержку брата, выборы проиграл. Депутатами от Корсики стали трое: племянник Паоли по имени Леонетти (известный только как племянник), Карло Андреа Поццо ди Борго и Бартоломео Арена - родной брат еще одного друга юности Наполеона, а потом его лютого врага Жозефа Арена, который будет казнен в 1801 г. за участие в покушении на жизнь первого консула Франции.

Наполеон был очень расстроен поражением своего брата на парламентских выборах и теперь занялся собой. Он решил сам принять участие в необычных, но ему лично близких выборах - командующего добровольческим батальоном Национальной гвардии Аяччо[196]. Выбирали себе такого начальника солдаты. 1 апреля 1792 г. Наполеон выиграл эти выборы, но не один, а разделив 1-2 места с комиссаром местной директории Квенца. Поскольку тот не имел военной подготовки, он уступил первенство Наполеону, оставив себе должность второго командующего.

Роялисты, недовольные избранием Квенца и особенно Наполеона командирами Национальной гвардии, спровоцировали в Аяччо беспорядки. Городская «чернь», обманутая демагогией роялистов, взбунтовалась. Гвардейцы Наполеона вынуждены были применить оружие. Бунтовщики разбежались, порядок в городе был восстановлен. Но роялистски настроенные агенты Поццо ди Борго донесли в Париж, что Наполеон приказал стрелять в народ и вообще узурпировал командование батальоном Национальной гвардии.

Момент был для Наполеона критический. Жозеф посоветовал ему срочно ехать в Париж, чтобы там объясняться с военным министерством. Наполеон так и сделал. Оправдывался он тем, что защищал свободу и «мог бы ответить, как Цицерон и Мирабо, на требование клятвы, что он не преступил закона: “Клянусь, что я спас Республику!”»[197]. Тем не менее Наполеон был исключен из списков

своего полка, правда, тотчас начал хлопотать о восстановлении. Пока он хлопотал, оставаясь без должности, ему довелось стать свидетелем (именно так: не участником, а свидетелем) двух исторических событий: 20 июня и 10 августа 1792 г.

20 июня, по воспоминаниям Л.-А. Бурьенна, который в тот день был вместе с Наполеоном, они увидели толпу в 5-6 тысяч человек, вооруженных топорами, пиками, вертелами, саблями и даже ружьями, которые под гул набата шли на приступ королевского дворца в Тюильри. «Пойдем за этой сволочью!» - будто бы сказал Бурьенну Наполеон. Они пошли вслед за толпой и стали свидетелями потрясающей сцены: толпа смела швейцарских гвардейцев-охранников короля и заставила Людовика XVI кланяться из дворцовых окон народу. «Когда король показался в одном из окон в красном фригийском колпаке, который напялил на него кто-то из черни, - рассказывал Бурьенн, - тогда Наполеон уже не мог больше сдерживать своего негодования. Он завопил: “Черт возьми! Как можно было впустить эту сволочь! Повалить бы человек четыреста или пятьсот из них пушками, так они убрались бы со всех ног!”»[198].

Е. В. Тарле считал этот рассказ Бурьенна «точными данными» об «истинных чувствах» Наполеона «в смысле их полнейшей ясности и недвусмысленности»[199], В. Слоон, напротив, считал, что «рассказ этот, подобно всем сообщениям Бурьенна», похож на «выдуманный впоследствии анекдот»[200]. Да, Тарле почему-то не учитывал давно закрепившееся в наполеоновской историографии убеждение в крайней предвзятости «злоречивых» мемуаров Бурьенна, которым «нельзя верить», хотя и «нужно читать, чтобы, читая их с осторожностью, искать и находить в них иногда кое-что нужное»[201]. Главное же, все, что сказано здесь Бурьенном о политических взглядах Наполеона и его настроении в 1792 г., явно противоречит другим источникам, согласно которым Наполеон (как мы уже видели и еще увидим) и до, и после 1792 г. был убежденным антироялистом, республиканцем и даже якобинцем.

10 августа Наполеон стал свидетелем еще более важного исторического события, приведшего к падению почти тысячелетней французской монархии[202]. В тот день, как и 20 июня, он услышал гул набата и помчался на площадь Карусель, откуда мог видеть, как вооруженные толпы народа штурмуют королевский дворец Тюильри. Король Людовик XVI и члены его семьи к тому моменту уже перешли из дворца в здание Ассамблеи под опеку Национального собрания. Дворец защищала швейцарская стража. Восставшие парижане перебили ее и обыскали весь дворец снизу доверху, требуя голову короля. В такой обстановке Национальное собрание обратилось к народу с призывом к спокойствию, объявив, что король отрешен от власти, арестован и вместе с королевой Марией-Антуанеттой заключен в тюрьму Тампль. Далее было объявлено, что в ближайшее время от имени народа будет созван Национальный Конвент, т. е. высший законодательный орган, который решит, «какие меры надлежит принять для обеспечения верховной власти народа и царства свободы и равенства»[203].

Разгром Тюильрийского дворца происходил на глазах Наполеона. Он видел, как победители с торжеством выбрасывали из дворцовых окон тела убитых швейцарцев. По его словам, он «мог спокойно наблюдать за всеми событиями дня», но цена этой победы таких, как он, республиканцев, потрясла его, и он с дрожью вспоминал о ней всю жизнь. «После того как дворец был захвачен, - рассказывал он своему окружению на острове Святой Елены, - я рискнул проникнуть в дворцовый сад. Ни одно поле битвы не являло мне впоследствии такой горы трупов, какой предстали передо мной тела швейцарцев, потому ли, что на фоне ограниченного пространства они казались особенно многочисленными, потому ли, что это зрелище было первым моим впечатлением такого рода. Я увидел хорошо одетых женщин, которые предавались отвратительным непристойностям на трупах швейцарцев»[204].