– Как ты можешь сидеть в завязке, если не ходишь на собрания?

– Я не бухаю.

– Но это ж болезнь, и…

– Та какая нахуй разница, – отмахивается он. – Это называется выбор. Когда-то я выбрал жизнь дебила. А теперь выбираю другую жизнь. Проще некуда. Ты ходишь на эти собрания, и там полно типа завязавших обсосов, которые накачиваются никотином и кофеином, но циклятся на кире.

– А чё ты делаешь, когда трубы горят?

– Пишу картины и леплю скульптуры. Натягиваю спортивный костюм и выхожу на пробежку. Надеваю перчатки и мутузю грушу.

После этого Фрэнсис замолкает и не говорит ни слова весь остаток пути до своей квартиры на Хэлмайрс-стрит. После кофе ее начинает еще больше колбасить, она теребит чашку в руках, и Фрэнк Бегби заявляет:

– Схожу куплю нам на вынос.

– Я не… – начинает она.

– Тебе решать, пить или нет, – перебивает он, выходит на улицу, спускается в винный и вскоре возвращается с полудюжиной бутылок красного.

– Я не… – снова упирается Фрэнсис, не спуская глаз с вина.

– Нет, ты хочешь, – говорит Франко, садясь за стол, и откупоривает штопором бутылку, – я вижу, – и разливает вино по стаканам, потому что винных бокалов у нее нет. – Все культурно, по бокальчику винца, – нараспев говорит он, прекрасно зная, что себе налил чисто для вида.

Она выпила два стакана и уже принялась за третий, когда врубилась, что он даже не притронулся к своему.

– Ты не пьешь?

– Я слегка торможу, – говорит он.

Зато Фрэнсис не тормозит. Она напивается, краснея от развязной самоуверенности, но какая-то часть ее мозга все равно остается трезвой.

«Самое время ей остановиться, – думает Бегби, снова наполняя ее стакан, – но этого никогда не произойдет».

– А меня прикалывают чуваки постарше, – кокетливо признается она. – Они нормально к тебе относятся. И не компостируют мозги, как молодые.

Франко смеется ей в лицо, качая головой:

– Ларри с букетом болячек, который норовит трахнуть тебя без гондона. Джус Терри, который заставляет тебя сниматься в своей говняной порнушке. Угу, истинные джентльмены! А от молодая бригада – отпетые мрази, базара нет!

Это задевает ее за живое. В глазах Фрэнсис закипает злость.

– Это… это нечестно! Покоя от них нет. – Она качает головой и отхлебывает еще один большой глоток кларета. – Почему нельзя просто отстать, и все…

Он признает, что она приперта к стенке: красивую девушку из ее среды загоняют в те же рамки, что и крутого парня. У них остается только один выход, и тогда их носят на руках, отбивают охоту научиться чему-то еще, и они никак не могут это перерасти, увязая все глубже и глубже. Но можно подсесть и на что-нибудь похлеще.

– Бухло – это проклятие, такие дела. – Франко поднимает свой полный стакан. Смотрит на него презрительно: ноль интереса к тому, что внутри. – Твой старик, Мо, загнулся от синьки. Классный чел, но мимо кабака пройти не мог. Старые ирландские гены, плюс еще и вырос в Шотландии… гремучая смесь – хероватый рецепт для трезвой жизни.

– Ты знал моего папика? – Глаза у нее большие, грустные, умоляющие.

– Угу. – Франко берет пустую бутылку за горлышко, и его глаза вспыхивают яростью. – Хороший был чел, а вот насчет его дочи я не уверен. Ты последняя видела Шона живым. У меня ты стоишь в черном списке.

Нижняя губа у Фрэнсис дрожит. Франко заносит винную бутылку и, резко грохнув ею об стол, разбивает вдребезги. Осколки разлетаются по всей комнате, а Фрэнсис от неожиданности громко охает.

– Ну, время вышло, – Франко подносит «розочку» к ее лицу, – давай выкладывай.

Фрэнсис таращится на него в рабском страхе. До нее как будто доходит, что все другие кошмары в ее жизни были всего лишь подготовкой к этому. Она кивает, хватает свой стакан и осушает одним махом. А потом тараторит без передыху, как будто остановить ее способна лишь новая угроза насилия:

– Мы с Шоном пошли на тот флэт, где он жил, ну и обдолбались. Упоролись вусмерть. Всем подряд. Он закинулся кучей всего, ну и я тоже, но он больше. Никто не принимал стока, как он. – Она зажмуривается, а потом широко распахивает глаза. – Я вырубилась, а когда очухалась, он уже был готовый. Дверь была открыта, и я съебала. Потом позвонила в «скорую» – с таксофона в гараже «Эссо».

Франко опускает разбитую бутылку на стол.

– А зачем убежала? Почему не позвонила в полицию?

– Ты ж сказал, что знал моего папика, – с упреком говорит Фрэнсис.

Франко не нравится привкус этого блюда, но он неохотно его проглатывает.

– Вы заперли за собой дверь, когда пришли на флэт?

– Кажись, да, но я не уверена.

Она дрожит: он так смотрит на нее, а его рука так сжимает горлышко разбитой бутылки, как будто он собирается порвать ей лицо в клочья. Фрэнсис медленно тянется за открытой целой бутылкой и выливает из нее остатки себе в стакан.

– Если заперли, значит у кого-то был ключ или Шон очухался и услышал звонок в дверь. Он знал того, кто пришел, и впустил его, – размышляет Франко.

– Я ж говорю, Шон был даже больше убитый, чем я. – Она горько смеется, глядя ему в глаза. Во взгляде читается мольба – Фрэнсис косится на следующую бутылку. Франко кладет «розочку» на стол и штопором открывает новый батл. – Вряд ли бы он поднялся с кушетки.

– У кого еще был ключ?

– У Фэллона должен быть, – говорит она, поднося стакан к губам.

– У кого?

– Фэллон, хозяин, – беззаботно поясняет она, чувствуя приятное обезболивающее действие алкоголя, – это была его хата. – Она берет бутылку, которую он откупорил, и наливает себе.

– Где он живет?

– Не в курсах, – Фрэнсис выпивает полный стакан залпом, – но я знаю, куда он ходит каждое утро на бранч… в это заведение «Валвона и Кролла» в начале Уок, – говорит она и смотрит на его стакан. – Ты пить не собираешься?

– Сказал же, что не пью.

Фрэнсис пододвигает его стакан к себе и отпивает, хотя рядом стоит другой, почти полный.

– Щас скажешь, что зря я это делаю. – Она вдруг хихикает.

– Делай что хочешь, – отвечает он. – Мне поебать.

– Сама знаю, что поебать. – Она презрительно ржет. – Ты хоть не прикидываешься шлангом. Не то что все остальные. Ты хоть честный, блядь.

Франко поднимает брови. Дозняк вина довел ее до такого состояния, когда она потеряла страх. Эта девчонка конченая.

– И последнее. Кто, по-твоему, вошел и его пырнул?

– Не знаю.

– Антон Миллер?

– Не-а… – говорит она, и он понимает, что ошибся насчет действия вина: страх парализует Фрэнсис, хотя бухло и придало ей смелости, – не знаю. Без бля, я ж убитая была. Я правда не в курсах. – И она начинает реветь, а ее лицо распухает от синьки и слез. – Шон был моим другом, он был самым лучшим другом за всю мою жизнь!