- Прости малыш, - прижимается он губами к моему животу. - Держись там! С такими родителями просто тебе не будет.

Я так и стою, а он возится с салфетками, которые нашлись у меня в сумке. Потом переползаю на переднее сиденье, а он открывает дверь, снова выходит и снова мимоходом гордится своей машиной.

И только когда он почти с языческим почитанием заводит Зверя-2, снимаю с зеркала трусики и бросаю их в бардачок.

- Э-э-э...

Ну а что ещё он может мне сказать?

- Да, - киваю я.

Вот и пусть всю эту нелёгкую для меня встречу думает только о том, что на мне нет трусиков.

21. Виктория

К запаху новой кожи, синтетики, пластика и ещё чего-то до восторга приятного, чем пахнут только новые машины, теперь примешивается стойкий запах секса. И всё то время, пока Алекс рассказывает мне историю своего спасения Полиной, и всё, что, по его мнению, ещё мне нужно про неё знать: про мужа, сына, её винный дом, даже историю с каким-то фантастическим жиголо, мы едем с открытыми окнами.

Шум города, запах весенней листвы, вид украшенных к празднику улиц врывается в салон и все же перебарывает моё вредное настроение.

- Я не уверен, но вдруг она тебе понравится, - Алекс пропускает меня в стилизованные под старинные тяжёлые двери. И одно только меня радует: я знаю точно, куда он сейчас смотрит, когда подол моего платья опасно подхватывает сквозняком.

Но его надежды не оправдались: Полина мне не нравится.

Вот сразу, с первого взгляда, с её приветствия и приторно доброжелательной улыбки я понимаю, что это - катастрофа.

Мы с ней на разных ступеньках социальной лестницы. На разных уровнях иерархии. На разных чашах весов, полюсах, планетах. И единственное, что нас связывает - вот этот мужчина, который, видимо, по какой-то ошибке выбрал меня.

Выбрал, влюбил, влюбился и, обходя этот чужой элитный магазин, держит за талию так, словно верит, что я настоящее сокровище.

Но ни меня, ни Полину не проведёшь. Обе мы знаем, как сильно он ошибается. Особенно она.

И, как никогда, в этой роскоши я чувствую себя фальшивкой, китайским золотом, которое только блестит, как настоящее, а по сути - сплав меди и какого-то щёлочноземельного мусора из таблицы Менделеева.

Меньше всего этот винный дом похож на магазин. Скорее на старинный замок с картинами, витражами, каминами и видами в украшенных портьерами окнах одновременно и на настоящую шумную улицу столицы, и на английские вересковые поля, и на Эйфелеву башню, и на каналы Венеции.

Но, двигаясь вдоль антикварных шкафов с бутылками, дубовых бочек на треногах, деревянных лотков с книгами, плетёных корзин и ваз с фруктами, мимо холодильников с закусками и застеклённых витрин с особо ценными винтажами, я вижу только восхищённый взгляд Берга и снисходительную улыбку Полины.

И меня тошнит от её осанки, от ямочек на щеках, от мягкого голоса и в буквальном смысле начинает выворачивать у витрины с сырами.

- Простите, - прижимаюсь я к груди Алекса. И одной рукой закрываю рот, а другую машинально прижимаю к животу, сомневаясь, не токсикозом ли меня внезапно накрыло. Честно говоря, мне даже хочется, чтобы меня вырвало. Испачкаю его дорогую рубашку за то, что он меня сюда притащил и возрадуюсь.

Но его запах действует на меня с точностью наоборот: тошнота, как назло, проходит.

- Тебе плохо? - к тому времени, как мне полегчало, Алекс успел переполошиться так, что готов на руках нести меня на свежий воздух, хотя в магазине и так не жарко.

- Этот запах, - фыркаю я и морщусь так, словно он исходит от Полины, насквозь пропитанной роскошью и уверенностью в себе.

- Сыр! - восклицают они одновременно.

- Пойдёмте, пойдёмте, - торопится впереди нас эта хищница в другую сторону зала. - У нас здесь есть чудесные столики у окна. Прохладно, чудный вид. И можно выпить чашечку кофе со свежей выпечкой. Или продегустировать вино.

Мне кажется, что последние слова она обращает исключительно к Алексу, но она поворачивается ко мне, когда тот с сомнением, но всё же бережно пристраивает меня на сиденье. Подозреваю, что его колени для моей голой жопки кажутся ему более подходящим местом, чем уютное креслице.

- Может, глоток вина? - в голосе Полины даже забота, а во взгляде беспокойство. - Исключительно как источник железа для повышения гемоглобина. Как мать трёхлетнего сына, я ещё ничего не забыла, - тепло улыбается она, - особенно, что такое тошнота и анемия.

И то, как легко она меня вычислила, как без труда прочитала, расстраивает меня даже больше, чем её тонкая ирония над тем, как я бледна, слаба и плохо выгляжу.

- Если только глоток, - все же пытаюсь я держать лицо и тоже ей улыбаюсь. Нет, не как Виктория Победина. С этой и так все понятно: она проиграла этой коварной обольстительнице, когда согласилась на эту встречу. Но как законная жена Алекса Берга я ещё с этой змеёй поборюсь.

Она приносит мне стакан воды со льдом и лимоном из бара и отлучается, по её словам, всего на минутку.

- Родная, ты как? - беспокойно гладит мою руку Алекс.

- Не волнуйся, я ещё не рожаю, - гоняю по стакану потрескивающие кубики льда трубочкой.

- Ясно, - словно остывает его голос. - Она тебе не понравилась.

- Я ещё не решила, - освежаю горло холодной жидкостью.

- Всё ты решила, - отпускает он мою руку и откидывается к спинке стула, сокрушённо вздыхая.

Знаю, что за моей спиной огромное во всю стену окно, в которое он смотрит. И там идут люди, смеются дети, мчатся машины по нагретой солнцем мостовой. Но он словно не видит всего этого. Хмуро сходятся на переносице его красивые брови. И синева глаз, подсвеченная видом за стеклом, кажется живой, мелькающей, беспокойной.

- Алекс, что ей надо от тебя?

- Ничего. Не знаю. Не важно, - переводит он взгляд на мой стакан, а потом опять пялится в окно. - Допивай, приходи в себя и пойдём. Я не буду тебя мучить, раз тебе здесь не нравится. Ты права, это была плохая идея. Поехали в кино, в парк, погуляем по набережной. Мне с тобой везде хорошо.

- А для тебя это важно?

- Я ей жизнью обязан, Вик. Случайно или нет она оказалась в той подворотне, но, если бы не она, ты, возможно, уже стала бы вдовой. А это, знаешь, дорогого стоит.

Он подаёт мне сумку, потому что в ней звонит телефон.

И пока я ковыряюсь, доставая телефон, обмениваюсь парой фраз с Ленкой, главный смысл которых в том, что я не могу сейчас говорить, Алекс покупает бутылку воды и, вернувшись на место, пьёт прямо из горла.

А я смотрю на него и не понимаю: права я или нет, ревность это или ощущение опасности, собственнический инстинкт или эгоизм. Но здравый смысл во мне сражается с чувством неприязни к этой женщине. И я не знаю сейчас: надо думать сердцем или головой?