- Не понимаю, - всхлипываю я под его рукой. Он гладит меня по голове, как маленькую. А я подхватываю Галу, испуганно прижавшую уши, но всё равно обнюхавшую мою ногу. Зарываюсь носом в мягкую шёрстку.

- Ладно, чтобы тебе стало немного понятнее, расскажу то, чего я никому никогда не рассказывал про свою первую жену. Она вымотала мне все нервы. Выжала, высушила так, что я возненавидел женщин. Всех. И думал, навсегда. Думал, больше ни к одной даже не подойду. Никогда не женюсь. Она не вырвала мне сердце, она задушила его, вытравила, выжгла. Своими истериками, своим бешенством, ломками, злостью, неконтролируемой яростью. Она была не просто неуправляемая, а конченная во всю голову. И что я только ни сделал, чтобы её спасти.

Он вздыхает так тяжело, откинувшись головой к стене, что у меня сердце сжимается. Я отпускаю кролика и разворачиваюсь, чтобы увидеть лицо Алекса, но вижу только кадык, ходящий по длинной шее, и заросший щетиной упрямый подбородок. А ещё чувствую его сильную руку, что всё ещё гладит меня по волосам.

- Куда я её только ни возил. И в лучшие клиники, и в какие-то сомнительные шарашки, и даже увозил к одному дедку в лес. У него там что-то типа колонии для наркоманов. Речка. Натуральное хозяйство. Деревянный сруб. И хоть вешайся, хоть топись, а до ближайшей деревни - день пути. И не знаю, что там этот дед с ними делал: привязывал, травами какими отпаивал, только забрал я Светку через три месяца совсем другим человеком. Я её такой и не видел никогда: счастливой, заботливой, весёлой. - Я поднимаюсь, чтобы сесть рядом, но Алекс меня словно не видит, такое отсутствующее у него лицо. - Её хватило на месяц. На чёртов месяц, когда мы были по-настоящему счастливы. Мечтали завести детей, большую добрую собаку, жить просто и мудро. Это был самый лучший месяц в нашей жизни. Но она всё равно сорвалась. Стыдно признаться, но я вызывал кинолога с собакой, чтобы проверить весь дом на наркотики. Нанимал охрану, чтобы не выпускала её ни днём ни ночью, только со мной. Но она всегда срывалась. И в этот раз всё равно где-то раздобыла дозу.

- И больше уже не остановилась?

- Слетела с катушек по полной. И всё, - он прижимает меня к себе, обнимает, зарываясь в волосы. - И ты думаешь, что после этого я мог переспать с кем-то и забыть? Нет, моя родная. Первой женщиной, что у меня появилась через год, стала Наденька. И за это я тоже расплачиваюсь до сих пор.

Вдыхаю его запах. И так хочется ему верить. Но этот мальчик...

- Мне кажется, у него мамины глаза, - словно читает он мои мысли. - И отцовский цвет волос, и этот зализ, что ты приписала мне, тоже совсем другой.

- Может быть, - соглашаюсь я. Я согласилась бы уже с чем угодно. Я устала плакать, устала его ревновать, устала в каждой юбке видеть потенциальную соперницу. И мне трудно даже представить, как от всего этого устал он. Богатый, успешный, красивый, сильный. Каких только охотниц всех мастей и пород не крутится постоянно вокруг него.

Но он выбрал меня. Женился. У нас будет ребёнок. И я обещала ему верить. Пусть. Пусть даже это его сын - я смирюсь. Его жизнь никогда не была простой и лёгкой. И я не буду его наказывать за все те ошибки, что он когда-то совершил. Я буду бороться за него и за наше счастье.

- Не знаю, как ты к этому отнесёшься, - он встаёт и подхватывает меня на руки. Несёт до самой кровати, пока я напряжённо жду, что же он мне скажет. - Но, когда я тебя искал, то заезжал к твоему отцу.

Он снимает с меня через голову футболку, снимает домашние брюки. Целует в живот, ласково, любя. Укрывает одеялом до самого подбородка, потому что от этого его нежного прикосновения, которое было адресовано не мне одной, я покрываюсь мурашками, а потом только продолжает:

- Я подумал, что твоего отца, наверно, можно вылечить.

- Он не плохой человек, Алекс.

- Я знаю. Понимаю, - вновь этот его задумчивый вид. Вновь он смотрит куда-то, словно вглубь себя.

- Он просто так и не оправился после маминой смерти. Так и не смог это пережить. Видимо, не всем дано быть сильными. И пусть меня все винят в том, что я о себе-то толком не могу позаботиться, а ещё ему отправляю деньги, но я не могу иначе. Не могу его бросить. Он добрый, безотказный, кроткий. Просто слабый. И в этом не его вина.

- Не знаю где, в каких глубинах своего сердца ты берёшь эту отвагу, но я горжусь тобой, - вытирает он большим пальцем слёзы, что всё же снова потекли от воспоминаний об отце. - Ты очень храбрая девочка и очень сильная. И всё правильно делаешь. Потому что бросить легко, забыть, отмахнуться, пройти мимо, вычеркнуть из своей памяти. Тяжело - помогать. Особенно тем, кто должен был сам о тебе заботиться. Но на то он и характер, - щелкает он меня по кончику носа снизу-вверх. - Так что выше нос, забияка моя. Всё будет хорошо. И подожди, я сейчас принесу тебе пижаму.

Его нет намного дольше, чем нужно времени, чтобы взять в ванной мои вещи и вернуться. И я не просто скучаю, я даже начинаю волноваться.

- Алекс?!

- Иду, иду, - появляется он с моей пижамой на плече и подносом. - Мне кажется, мы забыли поужинать.

Ставит на кровать полный набор разных бутербродов и две чашки чая.

- Ты сказал, что моего отца можно вылечить, - открываю я рот, потому что в руках у меня кружка, и Алекс меня кормит, бессовестно засыпая новую кровать крошками.

- Да, я подумал, что если тот дед жив, то можно отвезти твоего отца к нему на лето. Заодно и от всех своих собутыльников избавится, и воздухом свежим подышит. Там хорошо. Правда. Лес, река, грибы, рыбалка.

- Ты походу и сам бы там не прочь пожить, - проглатываю и снова открываю рот, как птенец.

- Нет. Но однажды мы построим с тобой такой же уютный домик где-нибудь подальше от людей.

- Заведём двух детей.

- Обижаешь, - засовывает он в рот остатки бутерброда, облизывая с пальцев кетчуп. - Не меньше трёх.

- И двух больших добрых собак.

- Да. И будем вместе тихо и красиво стареть. Я думаю, ты будешь очень симпатичной старушкой, - натягивает он мне на голову пижамные штаны, как бабушкин платок, и смеётся.

- Эй, я только жить начинаю, - отталкиваю я его руки. - Но мне нравится твоя идея на счёт папы. Он когда-то любил и речку, и рыбалку. И если есть хоть один шанс...

- Значит, решено, - убирает Алекс поднос и одним красивым и мощным движением стряхивает с одеяла на пол крошки.

- Алекс, блин, - укоризненно качаю головой.

- Не переживай, кролики съедят, - падает он с размаху рядом, а потом выкидывает с кровати пижаму. - Ты была права: на фиг она нам нужна.

24. Алекс

Какое-то странное чувство после этого визита к гинекологу.

Я не знаю, как правильно его назвать. Может, страх?

Двенадцать недель. Боже, ему всего двенадцать недель, этому крошечному человечку на снимке. Он размером с большой палец. В нём шестьдесят один миллиметр и десять граммов, но он уже заставляет меня бояться.