– Он не живет. Он умер… – Розовые губки Сильвии по-детски задрожали, чувствовалось, что она вот-вот заплачет. – Он поддерживал карлистов, и его вынудили покинуть Испанию. Он перебрался во Францию, в Марсель, там мы с ним и жили последние три года… – Она вдруг раздумала плакать и посмотрела на сеньора Лопеса широко раскрытыми глазами. – Меня же не посадят в тюрьму из-за того, что мой отец был сторонником оппозиции?

– Сеньорита, – сухо промолвил сеньор Лопес, – политические убеждения вашего отца – это дело его совести. Вас они нисколько не касаются. Тем более, я так понимаю, его уже нет на свете.

– Да… Он скончался полгода назад. В марсельском госпитале мне сказали, что у него случился апоплексический удар. Возможно, на почве какого-то потрясения… Он был очень впечатлительным.

– Что могло его так взволновать?

– Не знаю, но он говорил мне, что его преследуют страшные люди. Он никогда не уточнял, чего именно они от него хотят, но советовал мне тоже остерегаться – особенно старухи со шрамом на лице.

– Сеньора Лусия Норьега! – вскричал Максимов.

Сеньор Лопес жестом попросил его воздержаться от проявления эмоций и продолжил допрос:

– После смерти отца вы остались одна?

– Одна, в чужом городе… без родни и почти без денег…

– А ваша матушка?

– Ее не стало, когда я была еще младенцем. Я ее совсем не помню.

Пока длилась беседа, Максимов приглядывался к спасенной девушке. Ей было года двадцать два, но она и в этом возрасте выглядела ребенком. Маленькая, беззащитная, хрупкая как резная фигурка, изготовленная искусным мастером. Невозможно представить, что пережила она, лишившись родных, а затем угодив в плен к варварам.

– Расскажите о вашем похищении, – потребовал сеньор Лопес, выводя закорючки в своем блокноте.

– Это случилось в первых числах февраля. Мне нечем было платить за квартиру, где мы прежде жили с отцом, и пришлось съехать в дешевый трактир недалеко от порта. В Марселе столько всякого сброда! Однажды я возвращалась поздно вечером с работы… я устроилась переводчицей в контору по найму матросов… среди них много испанцев, их часто берут на французские суда…

– Да, я знаю. Дальше!

– Я шла в темноте, и на меня напали двое. Я успела разглядеть их: один был низкого роста, с бородой, на поясе у него висела наваха, он говорил сорванным голосом…

– Диего, – уточнил Максимов.

– Кажется, так его и называли… А второй – совсем мальчишка…

– Чумазый и сопливый?

– Я не помню…

Сеньор Лопес на глазах утрачивал свое сонное состояние и все быстрее строчил в блокноте.

– Дальше, сеньорита, дальше!

– Мне сковали руки, завязали глаза и долго куда-то везли. Я только по отдельным фразам догадалась, что мы в Испании, неподалеку от Мадрида… Я около недели провела в темноте, без движения. Меня держали впроголодь, били, издевались… Это было ужасно!

– Что они от вас хотели?

– Они допытывались, где спрятаны архивы отца.

– Зачем они им?

– Жители Тартесса считались непревзойденными металлургами и ювелирами. Есть сведения, что сам царь Соломон покупал у них украшения и дорогую посуду. Но чтобы производить это, им требовалось сырье. Отец говорил, что они совершили настоящий прорыв в геологии – обнаружили на территории Пиренейского полуострова сотни богатейших месторождений меди и серебра. Но самое крупное было засекречено. Так сказать, законсервировано до будущих времен. Для Тартесса эти времена так и не наступили, сведения были утрачены, но отец вычислил координаты…

– Выяснил, где находятся залежи серебра?

– Да! И это здесь, близ Аранхуэса! Люди, похитившие меня, хотели, чтобы я отдала им бумаги отца, в которых указано точное место.

– А вы?

– Я ничего не могла им ответить. Отец перед смертью уничтожил все свои записи. Думаю, он как раз боялся, что серебро попадет в руки недостойных. Но мне не поверили, продолжали держать взаперти, надеялись, что в конце концов я сдамся и все расскажу… – Сильвия снова обратила к Максимову свой лучистый взор. – Если бы не вы, я бы не пережила вчерашний день.

Услышанное глубоко тронуло и взволновало Алекса. Он пожалел, что рядом нет Аниты – уж ее бы такой рассказ тоже не оставил равнодушной.

– Сколько было бандолерос, вы помните? – выспрашивал сеньор Лопес, покрывая страницы блокнота рунами почище кельтских.

– Я почти все время была с повязкой на глазах, но, если судить по голосам, то не менее четырех мужчин и две женщины. Хорошо помню голос старухи… гадкий такой… и голос молодой девушки, ее звали Лола. Время от времени приходил какой-то человек, он требовал, чтобы меня развязали, но его никто не слушал. Они называли его Биготе.

– Хорхе, муж Кончиты!

– Еще иногда появлялся тот мальчишка… Кажется, он у них вроде связного или наблюдателя.

Все это вполне согласовывалось со сведениями, имевшимися у Максимова.

– Самое страшное было, когда они убили Биготе. – Сильвия обхватила руками плечи, словно ей стало холодно. – Это случилось ночью, он пришел откуда-то, сердитый, напустился на них… кричал, что не позволит тронуть Конни… Старуха сказала: «Он нам больше не нужен, мне надоели его вопли», после этого кто-то выстрелил, Биготе застонал… и я услышала, как он упал на пол…

Сильвию затрясло, она забилась в рыданиях. Сеньор Лопес захлопнул блокнот и позвал санитарку, которая принесла успокоительное.

– Полагаю, допрос правильнее будет отложить, – сказал Максимов жандарму полушепотом. – У нее нервический припадок.

– Я уже узнал все, что мне требовалось, – чинно ответствовал блюститель закона, пряча блокнот в карман. – Вряд ли она добавит что-то существенное. – И громче: – Благодарю вас, сеньорита. Если возникнет необходимость в добавочных сведениях, могу ли я на вас рассчитывать?

Сильвия подняла заплаканное лицо.

– Да… конечно. Но я не знаю, где вы сможете меня найти. Доктор сказал, что завтра-послезавтра я должна буду покинуть больницу.

– У вас есть где остановиться?

– Нет. Перед отъездом во Францию отец продал наш испанский дом, мы нуждались в деньгах… Так что жилья у меня нет. Ни в Аранхуэсе, ни в Мадриде… нигде на всем свете.

– Это прискорбно, – нахмурился сеньор Лопес. – Я попрошу, чтобы вам позволили остаться в больнице еще на какое-то время. А потом надо что-то решать.

– Не беспокойтесь, – сказал Максимов после краткого размышления, – я постараюсь устроить все в лучшем виде.

* * *

Кончита радушно приняла у себя сироту, едва не погубленную разбойниками. Сильвии отвели отдельную комнатку, прежде служившую библиотекой Хорхе. На слова об отсутствии средств, чтобы заплатить за постой, Кончита ответила, что скорее отрезала бы себе руку, чем взяла плату при подобных обстоятельствах. Предложила самым искренним тоном: