– Очень красивое имя, – ничем не выдала своего удивления графиня, ловко закидывая в миску пачку подтаявшего сливочного масла и начиная разбивать яйца одно за другим. Заметив пристальный взгляд девушки, она протянула ей одно яйцо вместе с ножом:

– Давайте сами, по рецепту требуется пять яиц.

– Я не умею, – тут же запротестовала девушка, пряча руки за спину.

– Как так? Неужели мама никогда ничего с вами не пекла? – искренне удивилась Анастасия.

– У меня нет мамы, – глухо ответила Мона. Приподнятое настроение, вызванное первым снегом и возможностью хоть с кем-то пообщаться и заняться чем-то относительно интересным, улетучилось в один момент.

– Извините. – Графиня положила свою руку на ее и легонько сжала. Мона почувствовала, как на глаза набежали слезы. Совсем нюней стала. Она отвернулась, чтобы графиня не видела ее слез, но та все равно заметила.

– Вы не должны стыдиться своих чувств, – мягко сказала она, – это нормально, что вы плачете при мысли о маме. Я очень тяжело переживала, когда моя умерла.

– А сколько вам было? – Девушка подняла глаза к потолку, отгоняя набежавшие слезы.

– Мне было четырнадцать, я уже несколько лет, как училась в балетном училище, поэтому мы не виделись с ней каждый день и даже начали немного отдаляться друг от друга. Это должно было смягчить боль утраты, но не смягчило. Это было невыносимо.

– Я ничего не помню, я была слишком маленькая. – Мона смахнула упрямую слезу и решила сменить тему для разговора:

– Как бить по яйцу?

– Тупой стороной ножа, одним ударом, – мягко ответила графиня, не настаивая на продолжении откровений.

Мона последовала ее совету, и яйцо развалилось у нее в руках, в миску упали кусочки скорлупы.

– Ее можно есть? – с сомнением поинтересовалась она, глядя, как прозрачная слизь и ярко-желтая субстанция поглощают хрупкие белые кусочки.

– Вы, как моя дочь, она тоже все время уверяла меня, что и так будет очень вкусно, – рассмеялась графиня, принимаясь ловко выуживать из миски кусочки скорлупы.

– Сколько вашей дочери?

– Шестнадцать. И еще у меня есть трое сыновей, они старше.

«Хорошо, наверное, иметь такую маму», – чуть не сорвалось у Моны с языка, но она промолчала. Неизвестно, как графиня отнесется к такой грубой лести.

– Ясно, – вздохнула девушка и поискала глазами ложку. Обнаружив ее рядом с миской, в которой они замешивали тесто, она присоединилась к графине и принялась выуживать белые кусочки. Это оказалось нелегко, те так и норовили ускользнуть.

– Ну что за фигня? – в сердцах кинула Мона, упустив очередной осколок.

– Молодой девушке не пристало так выражаться, – покачала головой графиня.

– Да ладно, – скривилась девушка, – это я еще вежливо.

– Употребляя обсценную лексику, вы обесцениваете себя. – Графиня забрала у девушки маленькую ложечку и ловко выудила осколок. Протянула ей взамен большую ложку и кивнула на содержимое миски:

– А теперь вам предстоит тщательно смешать масло с яйцами и сахаром.

Спустя полчаса тесто было готово и даже аппетитно пахло. Больше всего Моне понравилось лепить из него печенье. Вначале они попробовали вырезать разные фигуры формочками, но при работе с тестом оно показалось Моне живым, теплым, податливым, и она решила вылепить из него что-нибудь сама. Получились две кривые ромашки, ее инициалы и разбитое сердце (сердце планировалось большим и красивым, но почему-то в итоге расползлось).

Мона с любовью окинула взглядом два полных печенья противня, готовившихся отправиться в разогретую духовку.

– Можем посыпать сверху сахаром или корицей, вам что больше нравится? – мягко поинтересовалась графиня, аккуратно стирая с рук остатки теста.

– Я не ем печенье, – покачала головой Мона, – я просто решила испечь его, чтобы извиниться перед одним человеком.

– Печеньем? – улыбнулась графиня.

– Ну да, так вроде делают, – неуверенно улыбнулась ей в ответ девушка, перебирая случаи, когда ей приходилось мириться с подругами или бойфрендами. С последними было проще всего – секс искупал все грехи, а подругам она покупала очередную ерунду типа бижутерии или сумки, и те все прощали. Но не купит же она библиотекарю сумочку и не явится же к нему голой?

Не сдержавшись, Мона хихикнула.

– Достаточно просто сказать «прости» и объяснить мотивы своего поступка, – пожала плечами графиня, принимая решение за нее, – печенье на одном противне она посыпала сахарным песком, а на другом – корицей. Распахнула темное нутро новехонькой духовки и отправила туда противни один за другим. Закрыла и, набрав на таймере 15 минут, запустила его.

– Ну с печеньем же будет круче?

– С печеньем будет круче, – рассмеялась графиня, – пока оно в духовке, мы можем заварить чай, а потом выпить его вместе со свежей выпечкой.

– Я не…

– Уверена, что вы просто никогда не пробовали свое собственное.

Графиня оказалась права. Спустя двадцать минут, когда печенье немного остыло, женщина красиво разложила его на небольшом фарфоровом блюде, поставила на столик у окна большой пузатый чайник со свежезаваренным черным чаем, в который она добавила листья черной смородины и ягоды сушеной малины. Ловко разлила напиток по чашкам и зажгла две свечи. Мир заметало снегом, в старом доме было темно и сыро, но свет маленьких свечей за долю секунды создал совершенно другую атмосферу. Камерную. Уютную. Семейную.

– Попробуйте, не пожалеете. – Графиня подтолкнула блюдо к Моне. Та нехотя взяла одно печенье – к сладкому она в общем-то была равнодушна.

Откусила печенье и словно очутилась в другом измерении – она маленькая девочка, а окружающий ее мир такой же вкусный и сладкий, как это маленькое лакомство. Она буквально проглотила его и тут же потянулась за следующим – ну до чего же вкусно! Ничего вкуснее в жизни своей не ела! Пусть только попробует этот библиотекарь ее не простить.

Графиня, сделавшая вид, что не замечает, как девушка утаскивает с блюда уже третье печенье, устроилась поудобнее на стуле и, немного поколебавшись и сделав первый глоток чая, поинтересовалась у Моны:

– И так, кто он?

Та поперхнулась чаем. Как она узнала?

– Кто он? – Она сделала вид, что не поняла вопроса.

– Ну тот, перед кем вы решили извиниться и кого хотите впечатлить своими кулинарными умениями? – лукаво улыбнулась графиня.

Девушка взяла чашку с горячим чаем обеими руками, но не почувствовала жара. Внутри уже разливалось тепло, равное по температуре обжигающей жидкости. Она бросила взгляд за окно – метель замела весь мир, кроме этого крошечного столика, освещаемого свечами. Ароматы детства, когда все просто и понятно, когда ты под надежной защитой взрослых, окутывали и расслабляли. И этой женщине действительно было дело до того, что творилось у нее в душе. Мона откинулась на спинку стула и сделала большой глоток чая.