Даже ежедневные ужины с Кириллом стали казаться девушке развлечением. Невероятно, но она начала их ждать. И уже с обеда тщательно продумывала, что наденет. Больше ошибок первого дня она не совершала – всегда собиралась заранее и старалась избегать нарядов, которые могут поставить ее в неловкое положение.

Конечно, вначале она думала о том, чтобы соблазнить этого психа, выведать у него, в какой дыре мира находится, и когда он уснет, измотанный, забрать у него пульт и сбежать. Наверняка у него должна быть где-то машина, а в ней есть навигатор.

Но Кирилл не поддавался на ее уловки. Игнорировал внешний вид и даже неизменно срабатывающие психологические приемы вроде «говорите с мужчиной о нем самом и он будет слушать вас часами». Он оказался совершенно невосприимчив к ее уловкам. Лишь один раз отвесил комплимент, сравнив с Дейзи, когда она нарядилась в стиле тридцатых годов. Имя показалось ей знакомым, где-то она его слышала, совершенно точно, но вот где? Переспрашивать у Кирилла не хотелось, ей не нравилось выглядеть дурой в его глазах. Хотя он наверняка и так считал ее клинической идиоткой.

Мона попыталась найти книгу про Дейзи в библиотеке, но ничего похожего не обнаружила. Мысль о том, что ей нужно узнать, кто такая эта самая Дейзи, настолько крепко засела в голове, что она решила все-таки воспользоваться предложением Кирилла и отправиться в библиотеку, о чем и объявила ему за ужином в начале декабря.

– Весьма похвально, – кивнул он, аккуратно нарезая мягчайшее филе-миньон на небольшие кусочки.

– А где здесь библиотека? – поинтересовалась она.

– Недалеко. Выйдя из дома, тебе всего лишь нужно идти не прямо в парк, а обойти дом, пройти через небольшой садик и выйти через калитку в заборе.

– Она открыта? – искренне поразилась Мона, в очередной раз чувствуя себя просто дурой. Ведь ей даже в голову не приходила мысль о том, что с придомовой территории можно выйти просто так.

За время своих многочисленных прогулок она обнаружила, что парк, в котором она гуляла до наступления холодов, окружен бескрайним полем, на котором не было ничего кроме линий электропередач. Она решила, что Кирилл купил небольшое вымершее село или старый санаторий в каком-то забытом богом месте. И теперь играет в странные игры и никто ему не указ. То, что кроме парка из заточения может быть еще какой-то выход, она и не думала.

В эту ночь Мона не сомкнула глаз, всю ночь снились странно реальные сны, в которых она выходит за пределы своей тюрьмы во внешний мир, такой прекрасный, светлый. Почему раньше она его не замечала? Тут же лирические мысли теснились под натиском рациональных вопросов – если есть библиотека, значит, в ней работают люди. Они как-то сюда попадают, выход существует. Не живет же библиотекарь там в конце концов! Может, у нее получится с ним подружиться и он согласится дать ей телефон, чтобы она позвонила папе?

При мысли об отце защемило в груди. Ей отчаянно, просто невыносимо его не хватало. Она даже во время самой первой ссылки в Лондон так по нему не скучала. Мона бы все на свете отдала, чтобы очутиться с ним в столовой рано утром, смотреть, как он пьет кофе, читает новости, ест кашу. Может быть, она тоже съела бы с ним кашу, в качестве поиска точки соприкосновения. Здесь неизвестная кухарка варила ей овсянку на завтрак, и она даже начала ей нравится. Если добавить орешки с изюмом. О количестве калорий она старалась не думать, ей постоянно хотелось есть, и она надеялась, что занятия йогой, которой она начала уделять от скуки несколько часов в день, все компенсируют.

Забылась она ближе к утру, но, к удивлению, проснулась сама до звонка будильника, наспех оделась и спустилась в столовую. Кирилла еще не было, но на ее месте стояла тарелка с традиционной овсянкой, свежезаваренный чай и фрукты.

Мона все быстро проглотила, направилась в прихожую, взяла с вешалки пуховик, который недавно презентовал ей Кирилл, сопроводив едким комментарием, что так она не отморозит себе свои прекрасные вторые девяносто, и вышла на улицу.

Все оказалось в точности, как и предсказывал ее мучитель. Задняя калитка легко открылась, Мона пересекла жидкую лесополосу и оказалась на небольшой улочке. Всего несколько домов. Ей показалось, что она ее уже где-то видела, но не могла вспомнить, где именно.

Невысокие двухэтажные дома с окнами, наглухо закрытыми ставнями. Ей почудилось, что за некоторыми из них она слышит стоны и крики. Девушка поплотнее закуталась в пуховик, стараясь отогнать наваждение. Она миновала три каменных двухэтажных домика, словно выпавших из другого столетия, как вдруг дверь одного из них распахнулась и из него вышла женщина, с которой она общалась осенью в парке. Единственная живая душа кроме Кирилла, из тех, что ей удалось здесь увидеть. Как же ее звали? Или она не представилась?

– Эй, женщина, подождите! – Мона бросилась вслед за ней.

– Графиня, – поправила ее знакомая и ласково улыбнулась. Она смотрела на девушку, как мать на шаловливого младенца, – взглядом, полным безусловной любви. – Как вы, милая?

– Ужас… – пожаловалась было Мона, но тут же вспомнила о штуке, зашитой у нее в голове. А что, если он не только следит за ней, но и подслушивает? И если она попросит мобильный телефон, он ее тут же взорвет? Нет, ей надо придерживаться своего плана. Смириться, обольстить, вызвать доверие и вырваться от этого психа.

– Прекрасно! – с фальшивым энтузиазмом воскликнула она.

– Правда? – Графиня пытливо заглянула девушке в глаза, но Мона тут же отвернулась, не пуская ее туда, где она увидела бы всю правду.

– Да, – кивнула Мона, – а как ваши дела?

– Чудесно, милая. Мои дети на каникулах, а я посвящаю себя благотворительности, – она кивнула на корзинку с нитками и спицами, – вам уже предлагали курсы вязания или шитья?

– Да-да, но, понимаете, это не совсем мое.

– Не понимаю, – покачала головой графиня, – вы же не хотите сказать, что увлекаетесь всякими мужскими штуками?

– Типа? – не поняла Мона.

– Ну, рветесь делать карьеру, управлять компаниями.

– На это у меня мозгов не хватит, – криво улыбнулась в ответ.

– Я уверена, что хватит, милая, вы очень умная девушка, – ласково улыбнулась графиня и вдруг изящным жестом протянула руку из меховой горжетки, укутывающей плечи, и погладила Мону по голове.

От этого простого жеста Мона неожиданно разрыдалась.

– Что с вами? – всполошилась графиня. Нырнув куда-то в недра своей длинной свободной юбки, она извлекла старомодный белоснежный носовой платок и протянула ей. – Ну же, не надо расстраиваться, все будет хорошо.

– Извините. – Девушка с благодарностью приняла платок и вытерла мокрое лицо. Удивительно, как простой, ничего не значащий жест может вызвать бурю эмоций. На долю секунды она вдруг почувствовала себя маленькой девочкой, которую утешает мама и уверяет, что ее огромное детское горе – это вовсе не беда.

– Ничего, ничего, иногда полезно поплакать. Знаете, попробуйте все-таки вязание, оно здорово успокаивает нервы, платок оставьте себе, – запротестовала графиня, когда Мона протянула ей насквозь промокший кусочек ткани, пахнущий мылом и лавандой.