Кажется, краткий период иллюзорного спокойствия,собранности, четких действий кончился. Тина оперлась о стену, которая плясалапод руками (поезд набирал ход), и тяжело, давясь, зарыдала. Слезы капали вгрязную раковину. Одиночество и безысходность молча и безучастно стояли с обеихсторон, с третьей подпирал страх. А с четвертой – ничего, кроме опухшего отслез, отупевшего от усталости лица под жестким ежиком мутно-рыжих волос…

Может быть, сама по себе мысль ринуться в Москву, кануть «втолпу, в человечий муравейник, в желе социальное, в студень, в сырковую массу»,как писал один великий фантаст, была и хороша. Москва – то самое место, гдеочень легко затеряться, так залечь на дно, что никакой Виталий, никакая Зоя неотыщут. Но по мере того как начинал брезжить за окнами рассвет, сменяябессонную ночь, Тина все отчетливее понимала: мало придумать – надо еще иосуществить. Трудновато выжить в городе, который, мягко говоря, не любишь. Аона Москву не то что не любила – ненавидела глухой, затаенной ненавистьюпровинциалки, живущей в небольшом городе, где в принципе от дома куда угодноможно дойти пешком. Москва, чудилось Тине, вообще не город, не цельный организмулиц и домов, а некие разрозненные куски, прикрепленные к выходам из метро. Всеостальное, чуть отойдешь, – клубящаяся, рычащая мгла, которая растворяет людейбез остатка, как знаменитый «Фэйри» – жир на посуде.

В этом безумном мегаполисе, хочешь не хочешь, придется ккому-то обратиться за помощью. Она теперь не вынесет одиночества! Надо с кем-топосоветоваться, кому-то поплакаться. В конце концов, у кого-то пожить, потомучто при нынешних ценах на гостиницы она очень скоро по миру пойдет. Светкиныденьги не бесконечны все-таки… Да, надо где-то перекантоваться, пока Тина непридет в себя, не устроится на работу. Но больше никаких газет, там ее запростовычислят не в меру ушлые смертоносные ребята!

Ладно. Все это они обсудят с Тамарой. Есть, слава богу, и вкошмарной Москве человек, который узнает ее в любом обличье, которому можноверить, а главное – который поверит, что Тина не спятила. Что она осталась живачудом. Света, царство ей небесное, похоже, так этого и не поняла, разве толькоуже перед самым концом…

Тина содрогнулась.

В купе уже царила предприездная суматоха, пассажиры сдавалибелье, собирали вещи, а она все лежала, свернувшись, на своей верхней полке игрезила, хорошо бы вовсе не слезать с нее. Поезд опустеет, его угонят назапасные пути, а Тина останется здесь. Потом, вечером, состав вновь подадут напервый путь Курского вокзала, вновь отправят в Нижний… Так и поведется:запасные пути, вокзал, дорога, Москва, запасные пути, вокзал, дорога, НижнийНовгород… А Тина останется лежать на верхней полке в двадцатом вагоне,забившись в уголок, угревшись после изнурительного, непроходящего озноба, и всестрахи останутся за пределом спасительной дремоты, которая покрывает ее подобнотеплому, неброскому одеялу…

– Девушка, вы что это тут залегли?! Пассажиры все давно сошли,а она!..

* * *

Телефон Тамары не отвечал так долго, что Тина совсемотчаялась и решила перезвонить позднее. Конечно, Томка выключила его по случаювыходного дня и уникальной возможности выспаться. Дичь, если подумать: звонитьмосквичке в семь утра в воскресенье! Тина уже потянулась повесить трубку – ивдруг та ожила:

– Ал-ле?..

Одно из двух: либо Тамарка по-прежнему выкуривает по двепачки в день, подобно Жану Маре, который таким замечательным образом решил вмолодости приобрести хриплый голос, либо в ее квартире завелось существомужского пола!

– Ал-ле? Кой хрен звонит в такую рань и молчит?

Пожалуй, все-таки мужик. А поскольку способа убивать людейпо телефону, как верно подмечено в одном классическом детективе, еще непридумано, Тина осмелилась-таки вступить в разговор:

– Извините за ранний звонок, пожалуйста, вы не могли быпозвать Тамару, если не затруднит, конечно?

– Затруднит, – прохрипел голос. – Нету здесь никаких Тамар!

Тина просто-таки воочию увидала, как он тянется броситьтрубку, и испуганно залепетала:

– Подождите, подождите! Это 292-92-40? Такой номер?

– Номер такой, а Тамары все равно нету, – с жутким подвывомзевнув, сообщил незримый собеседник.

– Ой, подождите, ради бога, не бросайте трубку! – заверещалаТина. – Почему нет Тамары? Это ведь ее телефон, Тамары Голландской. Улица…

– Я и сам знаю, на какой улице живу, – перебил обладательхриплого голоса. – А твоя Тамара квартиру продала и смоталась в Израиль,понятно?

– Ка-ак? – выдохнула Тина.

Однако разговорчивость утреннего собеседника имела свойпредел: после короткого раздраженного: «За хорошие башли!» – в трубке зазвучаликороткие гудки.

Томка уехала в Израиль… С ума сойти! Уехала – и даже ничегоне сообщила подруге! Неужели до сих пор в обиде на Тину после их последнегоразговора? Тина тогда ляпнула что-то вроде: Израиль, мол, это совершенноискусственное государственное образование, вроде жутковатой (по способувозникновения) Еврейской автономной области, ну а историческая судьба евреев –растворяться во всяком другом народе…

– Много ты понимаешь в исторических судьбах евреев! –обиделась Тома, которая после переезда в Москву будто с печки упала – стольостро начала ощущать свою национальную принадлежность и все разговоры теперьсводила к тому, что коричневая чума в России подымает голову. Конечно, это быличисто столичные модные слоганы, однако Тина по-глупому обижалась, напоминалаТомке про Хабаровск, где живут самые что ни на есть щирые интернационалисты(дальневосточная специфика!), та огрызалась… И вот вам – нате! Уехала!

– Девушка, вы уже поговорили? Разрешите!

Кто-то вынул из ее рук телефонную трубку.

Тина затравленно огляделась, постепенно начиная постигать,что, собственно, произошло. Тамары больше нет в Москве, а это автоматическиозначает, что у Тины больше нет в Москве приюта. Она здесь одна, совершенноодна!

Одиночество навалилось, как тяжелый, душный мешок, закрывшийвесь мир. Тина физически ощущала грубую холстину, липнущую к лицу и отнимающуюдыхание. Так и чудилось, что мешок вот-вот будет перехвачен у щиколоток, потомТину схватят чьи-то грубые, немилосердные руки, куда-то поволокут, и оченьскоро она ощутит, как расступится студеная вода Москвы-реки под тяжестью еетела…

Тина вздрогнула так, что чуть не упала. Какая-то семейнаяпара испуганно шарахнулась в сторону вместе со своими сумками.

– Ломка небось! – донеслось испуганное.