Немного поспав, Эркин встал и ушёл к стаду.

Днём тепло, в одной рубашке можно, а ночью уже куртка нужна. Осень. Запахи дыма, вянущей травы и стад. И всё чаще подкатывает к горлу тоска. Как бы ни было, что бы ни было, ложась спать и закрыв глаза, он видел только одно… Но наяву не смел ни думать, ни вспоминать. Нельзя. Всё можно. Питомник, распределители, Паласы, имение, – всё. А это нельзя. Чтобы ни словом, ни жестом, ни взглядом… У костров ему рассказали о многом. И о Дне Империи тоже. Кто были те бедолаги, нашедшие свою смерть за посягательство на честь белой женщины, он сразу понял. Не дурак. Да и другие сообразили. О спальниках теперь совсем по-другому говорили. Он опасался, конечно, по-прежнему, но… но самую малость по-другому стало. Зачем это белякам понадобилось? Раз белякам нужно, то нам это и близко… Эркин прислушался и снова не спеша пошёл между бело-чёрными грудами спящих бычков, негромко подсвистывая им. А… когда же, да, позавчера…

…Он шёл уже к своему костру, и его вдруг позвали тихим Паласным свистом. От неожиданности он остановился, показав, что услышал и понял. И от костра шагнул к нему высокий мулат в заношенной заплатанной одежде дворового работяги. Их было трое: негр, мулат и трёхкровка. Все паласники. Он не отпирался. Глупо. Как он их с первого взгляда опознал, так и они его. Позвали к своему костру.

– Мы за тобой второй день смотрим. Думаем, наш, – мулат смотрел на него открыто и чуть насмешливо.

– Ну, так чего? – ответил он, садясь к костру.

– Не боишься?

– Чего?

– Что русские опознают, – усмехнулся трёхкровка.

– А вы, – ответно усмехнулся он, – только их боитесь?

– От других мы отобьёмся, – спокойно сказал негр.

Он кивнул, глядя на их тренированные налитые плечи, распирающие ветхие рубашки, на длинные ножи. Они и носили их открыто, в самодельных, подвешенных к поясам ножнах. И первый неожиданный вопрос:

– Горел?

Он кивнул.

– Мы тоже.

Трёхкровка улыбнулся.

– Здорово покорёжило. Думал, не отваляемся, замёрзнем к чёртовой матери.

– Это зимой, что ли?

– Ну да, – они удивлённо смотрели на него. – В заваруху.

– Как же вы выскочили?! – вырвалось у него. – Ведь Паласы все пожгли, паласников постреляли.

– А мы не выскочили, – хмыкнул мулат, – мы выползли.

– Из одного, что ли?

– Нас в распределителе всех на расстрел вывели, – стал рассказывать трёхкровка. – Ну, в суматохе не отделили нас. А тут русские. Мы как рванём все врассыпную. И мы, и беляки. Кто поверху бежал, тех русские остановили, а мы в трубу сточную и залегли там. Переждали. Выползли. Распределитель горит. Беляки, что стреляли нас, двое там или трое, лежат, ну, что осталось от них. Мы где шажком, где ползком и дёрнули оттуда. Хорошо, в штанах были. Не успели раздеть нас.

– Повезло, – кивнул он.

– А ты?

– Со мной иначе, – усмехнулся он. – Я пять лет как не спальник.

– Как это?!

– Ты что?!

– Шутишь?!

Три вопроса слились в один возглас, они даже подались к нему.

– Купили в имение и поставили скотником, – он оглядывал их смеющимися глазами. – Тогда и перегорел.

Они переглянулись.

– Слушай, парень, – заговорил негр, – ты не шути этим, не надо. Горишь насмерть, а перегоришь, говорят, и года не протянешь, сам себя кончишь.

– Слышал, – кивнул он. – Только вот он я, перегорел и живу.

– Ты… ты ж… – у трёхкровки на глазах выступили слёзы.

– Что я же? – он рассмеялся их удивлению.

– Сколько ж тебе, парень? – тихо спросил мулат.

– Двадцать пять полных. А горел в двадцать.

– И… и как ты… потом, ну, после?

– Никак, – пожал он плечами. – Я ж говорю, скотником был, за скотиной смотрел. Доил, убирал, всё такое… Боль отпустила когда, то… нормально жил, – он усмехнулся, – по-рабски.

– И не пробовал… работать?

– На хрена мне это? – искренне изумился он вопросу. – Вы что, не наелись дерьма этого?

– По горло, – спокойно ответил мулат, а остальные кивнули. – Значит, ставить не можешь. Ты эл?

– Был элом, – кивнул он, – а вы?

– Мы элы, а он, – мулат кивком показал на трёхкровку, – он джи. И тоже… были. И горели одинаково. И не нужно нам ничего. Тоже одинаково.

Он понимающе кивнул.

– Значит, так живёшь, – усмехнулся негр.

– Живу, – он улыбнулся. – А вам сколько?

– Мне двадцать три, – улыбнулся негр, – ему, – он кивком указал на мулата, – двадцать два, а этому, – трёхкровка улыбнулся, блеснув зубами, – девятнадцать. Значит, пять лет у нас есть, так что ли?

– Я больше хочу, – рассмеялся он. – Как же вас русские не загребли?

– Имение одно нашли. Мало побитое. Рабскую кладовку расшарашили, одежду нашли, – начал рассказывать мулат, – жратвы кой-какой. Оделись, поели и пошли. И тут дёргать начало. Ну что? К дороге, пули у русских просить? Обидно. Повернули к дому было, слышим, голоса. Мы рванули оттуда и видим. Сарай, не сарай… Залезли туда и легли. Ну, и пошло. Раз горел, сам знаешь, каково.

– Знаю.

– Лежим, корёжимся, рты себе, чтоб криком не приманить никого, затыкаем. Отпустит, выползем, снегу поедим и обратно. – Мулат усмехнулся. – И опять крутимся.

– Долго горели?

– Тут смены не посчитаешь, – все дружно засмеялись.

– А ты? – с интересом спросил негр.

– Я работал.

– Как?!

– Ты ж горел!

– Работал, а не трахался. Коров кормил, доил, полы мыл, мешки таскал… Скотник.

Они переглянулись.

– Как же ты выдержал? – тихо спросил трёхкровка.

– Не знаю, – пожал он плечами. – В Овраг не хотелось. А может… нет, не знаю. Себя не помнил.

– И не просил? Ну, чтоб дали.

– Нет, – твёрдо ответил он, запрещая дальнейшие расспросы об этом. – А через русских как прошли? На сборном.

– А мы туда не пошли, – засмеялся негр. – А ты пошёл, что ли?

– Отловили, – усмехнулся он.

– И… как?

– А никак. Сказал, скотник, руки показал, и всё, – он показал им свои ладони.

– Покажи, – потребовал негр.

– Охренел?! Чего тебе показать?! Не меняются они.

– Дурак! Висюльки у нас свои есть. Справку.

Помедлив, он вытащил из переднего кармана джинсов справку.

– Из рук смотрите, черти.

– Не бойсь.

– Точно твоя?

– Читай, коли не веришь, – насмешливо предложил он и бережно спрятал справку.

Посмеялись немудрёной шутке. Мулат задумчиво оглядел свои мозолистые ладони.

– Что ж… может, и впрямь, если так… Ладно. Кофе налить тебе?

– Нет, пойду, мне к стаду пора.

– Старший не дерётся?

– А ваш что, пробует?

– Помахивает.

– Но промахивается.

– Рвань он пьяная. Только и есть, что белый, – сплюнул трёхкровка.

– Ты, я смотрю, со своими беляками того, ладишь.

– Напарник мой не беляк.

– Расу потерял, что ли?

– А я не спрашивал. Но парень правильный.

– А старший?

– Нормальный мужик.

– Повезло. Паёк большой?

– Хватает.