приезжающий к ним, чтобы повидаться и спросить о здоровье почитай что каждый день.

— В такую же тень влюбилась и наша княжна, — безжалостно продолжал размышления вслух Антиох.

Замечание заставило князя вздрогнуть. Не выдавая своего смущения и не браня младшего сына, невинного в своей жестокости, князь неслышно удалился и заперся в каюте. Иван Ильинский оставил в ней на столике листок бумаги с текстом манифеста, адресованного народам южных областей. Кантемир написал его на греческом, Ильинский перевел на русский, а Кадыр Мухаммед — на турецкий и арабский языки. Наборщики постарались поскорее его набрать и заключить в формы. Можно печатать хоть сегодня.

«Божиею поспешествующего милостию, мы, Петр I, император всероссийский, самодержец восточных и северных царств и земель от Запада к Югу, государь над землею, царь над морями, и многих других государств и областей обладатель, и по нашему императорскому достоинству повелитель, и прочее.

Всем подданным его величества, всепресветлейшего, великомочного, благополучнейшего и грозного старого нашего верного приятеля шаха державного и в службе его состоящим частнейшим и почтенным сипазаларам, ханам, корбшикам, агам над пехотою, тобжибашам, беглербегам над армиею, султанам, визирям и другим начальникам, полковникам и офицерам при войске, также почтенным учителям, иманам, муэдзинам и другим духовным особам, и надзирателям над деревнями, купцам, торговым людям и ремесленникам, и всем подданным, какого б оные закона и нации ни были, объявляем нашу Императорского Величества милость.

По получении всеми сего нашего императорского указа да будет вам известно, что как в 1712 году от рождества нашего спасителя Иисуса Христа (то есть от Магомета в 1124 году) состоящий в подданстве Его Величества, всепресветлейшего, великомочного и грозного нашего верного приятеля и соседа, государствами и землями знатнейшего персидского шаха, владелец Лесгинской земли Дауд-Бег и владелец Кызы-Кумыцкие земли Сурхай...»

С какой стати Антиоху пришли в голову эти размышления о тенях? Почему полагает, что княжна влюбилась также в тень? Почему дитя вообразило, будто, кроме теней, ничего уже не осталось под сводами вечных небес?

«А понеже наше Российское государство сими злодеями как в имениях, так и в чести весьма обижено, и не можно за то получить никакой сатисфакции, то мы, помолившись господу богу о победе, сами намерены идти с нашим непобедимым войском на оных бунтовщиков, уповая, что мы таких врагов, кои обеим странам толь много досады и вреда причинили, по достоинству накажем...»

Может быть, Антиох готов обвинить в погоне за тенями и меня самого? Что может он знать? Что — понимать? И почему мороз подирает по коже при мысли о его раздумьях?

«...Також и всем со стороны Светлейшей Оттоманской Порты в сих провинциях для торгов, или других дел, находящимся подданными подаем мы, сверх прежде учиненных трактатов, вновь твердое и несомненное обнадеживание нашим Императорским указом, что по вступлении нашего войска в помянутые страны ничего они опасаться не имеют, но свои торги и другие дела без опасения продолжать будут, токмо бы пребывали в тишине и покое. Такожде мы к наблюдению безопасности для вас и вашего имения отдали строгие приказы нашим генералам и другим начальникам, чтобы всем Светлейшей Порты в сих местах находящимся купцам, если они токмо спокойно поступать будут, как им самим, так и их товарам ни малейшей обиды, вреда или утеснения не чинить, как то заключенный между обеими нашими Дворами вечный мир требует; ибо наше мнение есть не инако, как сей вечный мир содержать твердо и нерушимо...»

Сквозь круглое оконце каюты Кантемир бросил взгляд на речные волны. Вверху и внизу по течению, по Волге, словно шеренги вестников весны — журавлей, плыли корабли, большие и малые, с десятками тысяч солдат, сотнями пушек, тысячами пудов провизии. Такой российской силы неминуемо устрашится и султан Ахмед, и визирь Ибрагим-паша, со всеми их янычарами и спахиями. Устрашатся и разобьют свои черные головы, дабы не осквернять дыханием вселенную. Князь продолжал чтение: «..ибо у нас нет иного стремления, кроме нерушимого сохранения вечного мира...» Обмакнул перо в чернила и добавил в скобках: «Если позволит бог».

Князь приказал стоявшему за дверями караульному:

— Пусть явится Кадыр Мухаммед!

Кадыр предстал перед ним незамедлительно, в сопровождении побратима Юсуфа. Оба, как всегда, широко раскрыли глаза и навострили уши в ожидании приказаний.

— Звал единого — явились двое, — усмехнулся Кантемир.

— Таков, ваше высочество, наш нрав, — ответил Кадыр. — Пара ушей слышит хорошо, две — лучше. Услышав двое и посоветовавшись — уже не ошибемся.

— Вот как! Дай же бог вам быть здоровыми и не впадать в ошибки. Вот вам поправка. Переведете ее на прочие языки. Отдадите затем наборщикам.

— Будет исполнено, господин.

Кантемир заметил, что в тот день толмачи повязали лбы тюрбанами и надели шаровары, перетянутые в талии полосатыми шерстяными кушаками.

— Христиане вас более не сторонятся?

— Нет, ваше сиятельство, — весело отвечал Кадыр. — Увидев, что мы такие же люди, как они, приобщили нас к дружбе своей и братству. Только вот когда отказываемся от вина — сердятся на нас и бранятся. Что за бог у нас, мол, такой мелочный, что отказывает нам в сладости винопития?

По палубе гулко прогремели тяжелые морские башмаки, дверь торопливо распахнулась. Капитан Думбравэ, прикоснувшись двумя пальцами к треугольной шляпе, поспешно доложил:

— Приказ императора, государь! Царский корабль бросил якорь перед нами, внизу по течению. Велено стать на якорь и нам. Знатокам истории и языков, грамматикам, особливо же сим двум толмачам — сойти на берег.

На берегу, поросшем редкими деревьями, их ждали уже экипажи. В шести верстах к востоку, на вершине холма, раскинулись старыми ранами развалины некогда великого древнего города Булгара, в свое время знаменитого и в русских княжествах, и в Византии, и в Китае, Персии, во всей Азии и всей Европе. Возрос он среди других городов и столиц тех времен — Биляра, Сувара, Ошела, Кременчуга, Жукатина, сражался, торговал и цвел. Противился поначалу монгольскому нашествию, да пришлось затем покориться Батыю, платить ему дань. После падения Золотой Орды Булгар пришел в себя, поправил свои базары и подновил наряд. Построил новые храмы, дворцы и памятники, без которых ни единое царство не выглядит достойно в глазах соседних народов и потомства. Но вот за триста лет до того пошел на него походом московский великий князь Василий Темный. Приступив к Булгару с сильным войском, разгромил