— Да на войне дурости не меньше, чем на гражданке, — снова усмехнулся он. — Может, даже больше. Кто от трусости глупеет, а кто и от храбрости. А там мозги нужнее, чем где бы то ни было… Давай не будем про войну, не люблю я…

— Бабушка говорила, ты — герой. — Катя положила руки ему на грудь и внимательно посмотрела в глаза.

— Да она же нас, учеников своих, вообще всех считала или гениями, или героями, это же Катерина Васильевна! — Николай погладил Катю по голове. — И ты, наверное, такая же, идеалистка?

— Я? Нет! — Катя откинулась на подушку. — Я как раз реалистка.

— Не уедешь? — вдруг напряженно спросил он. — Не уезжай!

— Ну вот, а в каком качестве я тут останусь? Фермершей становиться?

— В качестве моей жены, — твердо сказал Николай.

— Жены? Ты же меня совсем не знаешь! Может, я мегера? — засмеялась Катя.

— Ну и пусть, мегера так мегера, мне сойдет. — Он повернулся и с удовольствием стал рассматривать ее лицо. — Ну какая же ты мегера, я их повидал.

— Ну, у меня работа, своя жизнь… — грустно сказала она. — Это же был отпуск, надо возвращаться.

— Почему надо-то, я не пойму, — огорченно отозвался он. — Ты же сама знаешь, что не надо.

— Нет, ну ты подумай, ну что я тут буду делать? — Катя ладонью попыталась повернуть его лицо к себе. — Ну мы же с тобой взрослые люди! Я веб-дизайнер, у меня в Питере работа, обязательства, дела, квартира, в конце концов…

— Да-а, квартира… — Николай поднялся и стал натягивать джинсы. — Глупости ты говоришь, при чем здесь квартира? Работу и тут можно найти, в райцентре, а не хочешь, можно детей в школе учить — у них тут тоже информатика есть, а преподавателя нет. В конце концов, детей рожать мне — тоже работа…

— Детей? — улыбнулась Катя. — И много ты хочешь детей? Может, я вовсе не гожусь им в матери?

— Сколько Бог даст, столько и родим, чего загадывать? Если ты не годишься, тогда я не знаю, кто… Ты лучше прямо скажи — я не гожусь, не подхожу тебе, не тот кадр. Так честнее будет…

— Коля, подожди. — Катя села, укрываясь простыней. — Ты все не так понял. Ну не могу я так, сразу… У меня жизнь такая была… Нескладная, понимаешь? Я только сейчас в себя начала приходить. Может, благодаря тебе. Ты очень хороший, правда! Но ведь так, сразу, не бывает…

— Бывает, — отрезал он. — Все бывает вот так, сразу. Или никак. Ты извини, пойду я. Мне… мне надо сразу, чтобы ясность была. Завтра поговорим…

Он вышел, осторожно ступая по лунным полосам, словно мог раздавить этот свет.

Катя откинулась на подушки, укрылась одеялом. Стало вдруг холодно, будто снова кожа покрылась тонким льдом.

— Ну и пусть! — сказала она в темноту. — И не надо ничего. Все равно!

Горячая слеза скатилась по виску. Она сердито зажмурилась, запрещая себе плакать, и накрылась с головой.

Катя встала на рассвете. Накинув старую кофточку бабушки, от которой уютно пахло ее духами, долго сидела на лавочке перед домом. Смотрела, как поднимается над садом легкий парок, как зажигаются в траве стеклышки росы. Потом решительно встала, собрала вещи.

Дождавшись восьми часов, постучала к соседке тете Рае, попросила приглядеть за домом, за собакой и кошкой — кормить их, как своих.

— Вот деньги на первое время, потом еще пришлю. — Она протянула тете Рае тысячную купюру.

— Пригляжу, не переживай. — Тетя Рая степенно сложила бумажку, убрала в кошелек. — Разносолов и этих ваших «педигри», что ли, не обещаю, а кашу на косточках своей Найде варю и твоему Жуку дам. Ну и молочка кошке налью.

— Наша сметану любит, — стесненно проговорила Катя.

— Ишь ты, барыня какая, — усмехнулась тетя Рая. — Разбаловала ее Васильевна. Ну ладно, когда и сметаны дам, не жалко.

Катя вернулась домой. Жук уныло сидел у своей будки, отворачивал морду.

— Ты что, уже знаешь, что ли? — не поверила своим глазам Катя. — Не может быть!

Жук припал к земле, замельтешил хвостом. На крылечке сидела Марианна, пронзительно смотрела золотистыми глазами.

— Ну ладно, ребята, вы не обижайтесь, — неожиданно для себя самой сказала Катя. — Я приеду, все равно надо же с домом что-то решать. Тетя Рая за вами присмотрит, голодать не даст.

Марианна зевнула, показав розовую пасть, и отвернулась.

Катя потопталась еще, ей отчего-то казалось, что кошка смотрит на нее с презрением, а Жук явно не верит ее словам…

Через полчаса она села в электричку. Когда в окне показались верхушки стоящих у бабушкиного дома старинных лип, сдавило сердце. Катя отчетливо поняла, что еще одна часть жизни закончена и ничего поделать с этим нельзя.

Билетов на дневные поезда не было, Катя до вечера болталась по Москве, съездила на Воробьевы горы, где когда-то они с Алешкой ночами напролет гуляли в сиреневых зарослях, слушали соловьев. Там многое изменилось, как и в панораме города, открывающейся со смотровой площадки. Подъезжали свадебные кортежи, невесты в платьях, похожих на огромные торты, счастливо или заплаканно улыбались, женихи в подпитии тискали их, преувеличенно громко для храбрости шутили. Пятница сегодня, свадебный день, вспомнила Катя.

Вспомнила их с Алешкой смешную студенческую свадьбу — в каком-то рок-кафе, где одуряюще громко играла музыка. Все пили пиво — на более дорогие напитки денег не было, орали, много смеялись. На ней было чудное джинсовое платьице с вышивкой, на Алешке — тоже джинсы и рубаха в гавайских узорах… Им казалось, что так они выражали протест против пошлых свадебных обрядов с куклами на капоте автомобиля, идиотским тамадой и шуточками на тему брачной ночи… Их любовь, искренняя и огромная, не нуждалась в этих банальностях, в этом публичном подтверждении своей состоятельности, своей вечности…

Как давно это было, и как все в жизни оказалось совершенно иным. Катя мысленно пожелала счастья заплаканной девчушке в нелепой шляпе с фатой, нескладный молодой муж которой едва держался на ногах. Она старалась не думать о Николае, всячески уговаривая себя: ну случилась глупость, мало ли что бывает, это все пройдет…

Но перед глазами снова и снова вставало его лицо, четко прочерченное светом луны. Кожа помнила его прикосновения, губы — сухую шершавость его губ. Катя даже помотала головой, чтобы отогнать навязчивые воспоминания. «Ничего не получится, — уговаривала она себя, — слишком мы разные, ничего у нас нет общего». А голос, предательский голос в черепной коробке, нашептывал ей то, что она и так в глубине души знала: «Дура ты, делаешь самую большую глупость в своей жизни и потом будешь локти кусать…» Но большая и умная девочка Катя снова повторяла себе: «Это случайность, так не бывает, не может быть — чужой человек, чужая жизнь, он быстро поймет, что я ему не пара…» И умная девочка победила раздвоение собственной души, как всегда.