– Виктор Андреевич, происходящее просто возмутительно! Речь идет о престиже страны! Мы приехали выигрывать, мы реально можем это сделать, а вместо поддержки команда получает только почву для внутреннего конфликта. И это вместо того, чтобы все силы бросить на будущую победу.

– Я все понимаю, Анатолий Евгеньевич. Но Грамов уперся, как… – Заместитель министра осекся и прикусил язык, хотя могу представить, сколько нелестных эпитетов крутилось в его голове в адрес начальника. – Я попробую завтра утром поговорить с ним еще раз.

– Спасибо. Только предупредите его, что если он не передумает, я играть не буду, и пусть сам в этом случае оценивает шансы команды на победу. И – да – я не могу гарантировать, что вместе со мной в Москву не захочет вернуться кто-нибудь еще. А если в команде не останется десяти игроков, то матч и вовсе сорвется. Вы представляете, скандал какого масштаба может произойти? И я не буду скрывать, в чем его причина и кто его виновник. Так и передайте.

В девять утра мы узнали, что Грамов сдавать позиции не собирается, желает всем удачи и просит его больше не беспокоить по пустякам. Я тоже не собирался отказываться от своих слов и отправился паковать чемоданы, а Батуринский, объявивший мне об исходе переговоров, пошел к нашим «товарищам из профсоюза», которые уже были в курсе событий и гораздо лучше министра спорта представляли, в какую неприглядную историю может вылиться его упрямство. Они дозвонились по своим каналам, точно не знаю кому, но информация дошла в ЦК партии, где быстро распорядились: «Поставить министра на место. Он – дурак». К счастью, информация об этом распоряжении пришла в Лондон до одиннадцати утра и скандала не случилось.

Вторая довольно существенная для шахмат революция произошла в Дубаи в восемьдесят шестом году. Очень долгое время обязательным условием в формировании команды на чемпионат мира или на шахматную олимпиаду было включение в ее состав чемпиона СССР. А надо признать, что игроки высокого ранга участвовать в союзных чемпионатах очень не любили. Иногда играть приходилось, но чаще всего получалось найти причину для отказа. Чемпионат СССР длился очень долго, отнимал много времени и сил, а дивидендов и приоритетов не давал почти никаких. Зато, участвуя в нем, можно было пропустить ряд престижных международных турниров, которые для чемпиона мира, конечно, привлекательнее чемпионата страны. Одно дело, если турнир входит в череду отборочных турниров к другим чемпионатам, но если ты уже выиграл мировое первенство, то нет никакого смысла тратить свои силы на ничего не решающие матчи и опускаться до соревнований, которые существенно ниже рангом.

Обычно на шахматных олимпиадах и на групповых чемпионатах мира команду нашей страны формировал самый сильный игрок – чемпион мира. Личные отношения в этом случае играли роль, возможно, лишь в то время, когда чемпионом был Петросян. Остальные, насколько мне известно, делали ставку исключительно на конкретные умения каждого человека и набирали лучших из лучших. Не могу сказать, что чемпион мира был официальным составителем списка фамилий, но с его мнением всегда считались и прислушивались к нему безоговорочно. Во всяком случае, во времена моего чемпионства команда всегда состояла из тех шахматистов, которых называл я, и мы не проиграли ни одного турнира.

Но в восемьдесят шестом году ситуация уже изменились. Я во втором матче уступил свой титул чемпиона мира Каспарову. Наши личные отношения сложно было назвать даже нормальными, но при этом мы обязаны были продолжать играть в общих турнирах в одной команде. Да, можно было самому отказаться, но это значило поставить под удар свое спортивное будущее и равнодушно отнестись к спортивным результатам страны, поэтому мы, конечно, сдерживали эмоции для сохранения нормального климата внутри команды. Так или иначе, но мое мнение в формировании состава, видимо, тоже перестало быть определяющим для товарищей сверху, и нам в очередной раз навязали присутствие чемпиона СССР. Сколько раз оказывался чемпион страны в составе команды на мировом первенстве, столько раз его в итоге исключали из состава игроков. Меня можно было бы обвинить в предвзятости, но из песни слов не выкинешь: что было, то было. Такое случилось в семьдесят втором году на олимпиаде в столице Македонии Ско2пье, где мы были вынуждены отстранить от игры сдавшего полуфинальные и начавшего сдавать финальные поединки чемпиона СССР – Владимира Савона. А исключение одного человека из списка игроков – это неизбежная нагрузка на всех остальных, которым приходится играть из последних сил без всякого отдыха. Тогда в Скопье олимпиаду вытащили Таль, набравший тринадцать с половиной очков из пятнадцати, и я, с двенадцатью с половиной очками из четырнадцати. Почему-то не в лучшей форме был Петросян, не слишком хорошо играл Корчной, но стать первыми все же получилось.

Да, мы сумели достичь фантастического результата в семьдесят втором, но никто не мог гарантировать подобного успеха в восемьдесят шестом. Чемпион Советского Союза Виталий Цешковский был хорошим шахматистом, но в команду не вписался от слова совсем. Кроме того, председателем Федерации был тогда Александр Чикваидзе – хороший человек и в общем довольно дельный председатель, но главенствующую роль в шахматах он отдавал тренерам и считал, что они лучше ориентируются в составе сборной команды и в том, в какой форме находится тот или иной игрок.

Самым неприятным было то, что ключевые, самые важные матчи проходили в самом начале турнира. С главными соперниками – англичанами – нам удалось выйти на ничью, но во втором круге Каспаров проиграл чемпиону США – Яссеру Сейравану, и мы уступили американской команде. После пяти туров мы отставали уже на приличные полтора-два очка, и все шло к тому, что, если ничего не предпринять, мы не только окончательно упустим чемпионство, но и с текущего второго места легко сможем откатиться на третье. Оставив в стороне все прошлые взаимные обиды и дрязги, подхожу к Каспарову и говорю:

– Гарри, надо что-то делать, иначе нам конец.

– Да, согласен, – тут же откликается Каспаров, хотя пребывает в жутком настроении после проигрыша американцу.

– Стратегия, которая казалась хорошей до чемпионата, сработала бы, если бы все были в форме. Но Цешковский не тянет, а мы с тобой играем по очереди. Получается, что команда работает вполсилы. Единственный шанс изменить положение – играть нам обоим все матчи, как бы ни было тяжело. Ты знаешь, что мы оба сейчас в своей лучшей форме, поэтому нам и нести ответственность.

– Не возражаю. – Каспаров легко согласился с моим предложением, и мы тут же позвали команду и объявили о своем решении. Цешковский, к его чести, тут же признал нашу правоту и согласился все оставшееся время олимпиады «отработать туристом». А остальные ребята безоговорочно поддержали наше с Каспаровым решение взять руководство командой на себя.

Заручившись поддержкой товарищей, приглашаю присоединиться к нашему совещанию Чикваидзе и тренеров и говорю:

– С этого момента руководство командой осуществляем Гарри и я. Мы и только мы определяем игроков. Да, можем прислушаться к мнению тренеров, но окончательное решение оставляем за собой. Считаем это единственным возможным способом как-то изменить ход олимпиады в столь безнадежной ситуации.