Если бы кто-то настоял на том, что я непременно должен из всех великолепных городов, в которых мне посчастливилось побывать, выделить один, я назвал бы Буэнос-Айрес. В нем (именно в нем, потому что это безусловно город-мужчина: мощный, гордый, разнообразный) жизнь бурлит и струится так, как, пожалуй, больше нигде. Из какой бы двери Буэнос-Айреса, в каком бы его районе ты ни вышел на улицу, у тебя сразу возникает ощущение, что ты оказался в эпицентре событий, нырнул в бурлящий поток запахов и звуков. И как ни странно, тебе уютно в этом потоке, совсем не страшно и даже спокойно. Город словно внушает тебе уверенность в том, что обязательно вынесет тебя в нужном направлении. Он логичен и правилен: четыре узкие улицы, одна широкая, четыре узкие, одна широкая. И запахи, запахи, запахи. Свежий хлеб, ваниль и корица, зеленые газоны и мусорные баки, собачья шерсть и мокрый асфальт, автомобильные выхлопы и цветущие деревья, древесные угли и китайские супермаркеты, магазины и рестораны, кофе и эмпанадас – вот далеко не полный список запахов, наводняющих столицу Аргентины. И, конечно же, вино, вино, вино. И мясо, мясо, мясо. Возьму на себя смелость утверждать, что если вы не любите стейки, то вам просто нечего делать в Буэнос-Айресе, ведь каждый вечер его воздух наполняется ароматами жарящегося мяса, которое готовят и большими кусками на решетке, и на костре, и даже целыми тушами на специальной конструкции, что напоминает телевизионную антенну. И пусть, как мне кажется, ничего, кроме мяса, аргентинцы готовить не умеют, им легко можно простить этот недостаток за кусок правильного стейка чорисо [3], поданного с острым соусом чимичурри [4] и овощами гриль.

Если бы возникла необходимость из всех моих путешествий выбрать одну страну, оставившую наиболее приятные впечатления, то каким бы странным это ни показалось, но я бы выбрал Уругвай. Там удивительным образом уровень жизни, сервис и люди сочетаются самым правильным и самым уютным, на мой вкус, образом. Известно, что Монтевидео – самая безопасная столица из всех стран Латинской Америки. Там чужестранцу не угрожает ни грабитель, ни наркоман. Цены – доступные, жизнь – размеренная и немного неповоротливая. А сами уругвайцы корректны, предупредительны, достаточно культурны, толерантны и необычайно словоохотливы. Они больше напоминают не своих латиноамериканских соседей, а испанцев. И не только доброжелательной и открытой манерой общения, но и известной на весь мир необязательностью. Уверенно произнесенное «mañana» вовсе не будет означать, что обещание исполнится завтра, или через неделю, или даже через месяц. Но других недостатков не найти. И даже этот – достаточно существенный с точки зрения любого ответственного человека – недостаток не вызывает во мне раздражения ни по отношению к уругвайцам, ни тем более к испанцам. Ведь Испания из всех европейских стран – моя самая большая любовь.

Любовь эта возникла самым естественным образом, ведь именно в Испании, в Мадриде, в турнире 1973 года я одержал первую личную победу. До этого победы, конечно, были, и важные, и не так уж мало, но был постоянный дележ первого и второго места, я был постоянно с кем-то вместе, с кем-то вровень, да и третье место буквально дышало в затылок. Так было в Москве в семьдесят первом году на «Мемориале Алехина» и на самом старом традиционном новогоднем турнире в Англии, который проходил в Гастингсе. Здесь стоит вспомнить, что этому событию предшествовал громкий шпионский скандал, когда в сентябре семьдесят первого года Лондон выслал из страны более шестидесяти дипломатов Советского Союза и дипломатические отношения между странами оказались на грани полного краха. До декабря никому не выдавали виз, поэтому можно смело утверждать, что два российских шахматиста – Карпов и Корчной – стали первыми ласточками, взмахнувшими крыльями в сторону восстановления отношений, когда отправились на очень значимый для Англии старейший турнир в истории шахмат, который проводится с тысяча восемьсот девяносто четвертого года. И если в наши дни этот турнир уже не слишком примечателен, то тогда считался турниром первого уровня, и было очень престижно стать победителем, что мы с Корчным и сделали, поделив первое и второе места. Чуть позже, в семьдесят втором, я играл в Америке, где три первых места распределились между несколькими шахматистами.

А в Мадриде наконец случился триумф. Сольный выход, туше всем соперникам, причем большим сильным гроссмейстерам. Первое место только мое, да еще и с большим отрывом от второго. Мог ли я сразу не проникнуться симпатией к городу, встретившему меня так благосклонно и подарившему мне столь сладостное ощущение победы? Мадрид завоевал мое сердце практически мгновенно и навсегда, а за ним в него проникла и вся Испания. Любовь особенно приятна, когда она взаимна. В любви Мадрида мне сомневаться не приходится, ведь если я иду по его улицам, меня узнают и сейчас.

Откуда, почему возникла в Испании такая огромная популярность шахмат, такой повсеместный и неподдельный интерес к игре, и по сей день остается загадкой. Логичны увлечения футболом и теннисом, в которых страна лидирует на мировой арене, но ничего подобного никогда не наблюдалось в шахматах до девяностых годов двадцатого века. За всю историю игры Испания подарила миру, пожалуй, лишь одного по-настоящему талантливого гроссмейстера – Артуро Помара, который в 13 лет на турнире в Хихоне сыграл вничью с самим Алехиным, и прославленный чемпион мира потом два года жил в Испании и занимался с Артуро. Помар прожил довольно длинную, как шахматную, так и обычную жизнь (он умер в две тысячи шестнадцатом в возрасте восьмидесяти четырех лет), но максимальный мировой рейтинг этот гроссмейстер имел в довольно далеком шестьдесят седьмом.

Именно поэтому мне сложно найти объяснение необычайно активному шахматному движению в Испании. Возможно, это связано с культурой сиесты. Что может быть лучше для испанца в жаркий день, чем сидеть в тени раскидистого дерева, лениво потягивать кофе или вино и так же неспешно, а возможно и бесцельно, переставлять фигуры на доске. А потом испытывать бурю эмоций – горечь поражения, досаду, гнев на несправедливость судьбы и удачу соперника – и жарко спорить, и что-то доказывать, и в пылу страстей даже позволить себе скинуть со стола слонов и коней, а потом как ни в чем не бывало вернуться к умиротворенной праздности игры, которая разрешает никуда не торопиться и даже почти не двигаться. Шахматы, скорее всего, позволяли испанцам проявлять и удовлетворять основные черты своего характера: неторопливость и даже лень (партию при желании можно играть хоть целый день, а то и неделю, а то и вовсе отложить на год до следующей встречи с соперником – в общем, пресловутое mañana во всей красе) с бешеным азартом, темпераментом и амбициозностью. Выиграл – и ты король. Проиграл – начинай сначала. Если ты не умеешь прыгать в длину или бегать марафоны, не факт, что у тебя это когда-то получится, а вот утереть нос соседу Хосе, ферзь которого сегодня оказался немного проворнее твоего, тебе вполне по силам. Может быть, это случится даже сегодня, а если не сегодня, то… (ну, вы поняли, значит mañana).