Один из его слуг, красивый молодой человек, удостоил меня взглядом.

— Проказа, — грубо сказал он, отстранив меня плечом. — Поди вон, если не хочешь заразиться.

Проказа? Да как бы не так! Где это вы видели, чтоб при проказе пальцы на месте оставались?! И что за странные судороги? Тоже мне, лекари ученые…

Господарю было невыносимо больно. Но он продолжал упрямо молчать, пока его слуги шустро разводили огонь в моем камине, и в печи на кухне тоже.

— Но это не проказа! — как можно тверже возразила я.

Тот господарев слуга, что со мной заговорил, с интересом обернулся.

— Ты что, лекарь? — насмешливо произнес он. — Поостерегись-ка болтать тут языком, неумытая темная женщина! Не то получишь за свое нахальство.

— У него не проказа, — упрямо и жестко ответила я, глядя прямо в глаза господарскому слуге. — Господаря мучают боли и судороги крутят. Я могу облегчить.

— Ты ведьма? — грозно надвинулся на меня мужчина.

— А ты поп? — огрызнулась я. — Что-то кадила не вижу! Я травница. Разбираюсь в лекарствах. И не такая уж темная, как тот, кто думает, что только ведьмы что-то знают и умеют!

Он уж было поднял руку, чтоб велеть слугам меня схватить, но тут Господарь подал голос.

— Отойди от нее, — его голос из-под маски звучал глухо, хрипло, словно господарю горло пережимали. — Лечи, женщина.

Я тотчас сорвалась с места, метнулась на кухню.

Воины Господаря то и дело входили и выходили из моего дома, нося в ванну воду. Но я не боялась, что они выстудят дом. Потому что огонь пылал и в печи, и в камине. Кажется, они вырубили все деревья поблизости. Березы у моих ворот.

Ну, и к лучшему. Больше света в саду будет.

Мой чан стоял на пылающем огне, закипая.

Оттуда я зачерпнула вспенивающуюся ключом воду маленьким котелком и полезла в кухонный шкаф, за настоями.

— От разных болей, — бормотала я, выбирая подписанные склянки. — От судорог…

Припомнила еще странную красноту вокруг ногтей господаря и, миг поразмыслив, решительно взяла самую дорогую настойку.

Из плодов двуцветника.

Мало ли. Вдруг пригодится…

В котелок накапала по десять капель, развела. Мешать пришлось рукой, потому что в этом бедламе я почему-то не могла отыскать ложку.

Обернулась — и увидела, что красивый господарский слуга смотрит за всем, что я делаю.

— Ты же не думала, что я позволю тебе приблизиться к Господарю, не отведав самой этого зелья? — насмешливо произнес он.

Я отважно отхлебнула настойки из котелка, вызывающе глядя мужчине прямо в глаза.

— Ты своим невежеством скорее убьешь Господаря, чем я своими травами, — огрызнулась я и плечом оттолкнула его со своего пути.

Меж тем слуги господаря раздели, освободили от тяжелых сапог, кожаного дублета, шубы, плаща и штанов. Он остался в одном белье и почему-то в маске. И они осторожно погрузили его в ванну, из которой валил горячий пар.

Да, кипятка они не пожалели. Верно, в горячей воде судороги были не такие болезненные.

Я подбежала к ванной и, стараясь не смотреть на тело Господаря, полила в ванну свое лекарство.

Поводила в горячей воде рукой, чтоб оно быстрее разошлось.

— Сейчас станет легче, — пообещала я, вслушиваясь в хриплое тяжелое дыхание мужчины. — Поднимите его, я полью на спину.

Слуги послушались, почтительно подняли господаря под руки, подставив под мое лекарство его спину.

Тонкая сорочка промокла и была почти прозрачна. И я смогла рассмотреть тело Господаря — сильное, мощное, несмотря на болезнь. Широкая спина бугрилась мышцами, сведёнными судорогой.

А на лопатках, от плеча до плеча, багровели шрамы.

Это был обычный знак, какой воины по своей воле велят вырезать на своем теле. «Дети драконов» означала эта надпись. Каждую букву аккуратно вырезали, сняв кусочек кожи. Все буквы идеально ровные, даже красивые. Варварский обычай, но, говорят, этих шрамированных воинов на поле боя боятся больше всего.

Потому что они никого и ничего не боятся.

Наверное, понадобилось много терпения и мужества, чтоб перенести это.

«Господарь терпелив. Вот отчего он не кричит, хотя ему ужасно больно», — подумала я.

И эта надпись теперь тоже была багровой. Давно зажившие и побелевшие раны теперь налились пурпурной кровью, словно их нанесли только что.

— Да Господарь отравлен, — ахнула я, осененная догадкой.

Лекарство мое плеснулось ему на плечи, и он издал хриплый вздох облегчения. Я видела, как сведенные судорогой мышцы на его плечах расправляются. Руки перестают дрожать и дергаться.

И пальцы из скрюченных и уродливых, как корни деревьев, становятся ровными, длинными, гладкими.

Господарь без сил рухнул в горячую воду и некоторое время лежал неподвижно и тихо, положив кисти рук на борта ванной. Затем сделал какой-то знак рукой, и красавец-слуга снова накинулся на меня.

— Господарь желает снять маску! Отвернись!

Я повиновалась. Хотя лучше б я посмотрела на него! Точнее был бы диагноз!

За моей спиной послышался всплеск. Думаю, то Господарь умывал расслабившееся лицо и рассматривал успокоившиеся руки.

— Так ты говоришь, — произнес он вдруг с надеждой, — это не проказа?

Голос у него был грозный и тяжелый. Но вместе с тем странно успокаивающий. Надежный, глубокий.

Я уж было хотела обернуться, но слуга ухватил меня за плечо и вернул на место.

— Смирно стой! — велел он. — Не оборачивайся! Господарь не желает, чтобы его видели… таким.

— Но я практически лекарь! — напомнила я. — Незачем стесняться моего взгляда! Посмотрев, я смогу точнее сказать…

— Ты же сказала — отравлен? — снова произнес Господарь, не слушая мои уговоры. Упрямый какой! И глупый! Нравится, когда вот так корежит судорогами? Нравится боль терпеть?

Его голос звучал не очень громко. Но, кажется, заглушал все иные звуки. И даже огонь в печи как будто бы замирал, преклоняясь перед властностью Господаря.

— Похоже на сильную аллергию, — волнуясь, ответила я.

— На что? — не понял Господарь.

— Ну, такое отравление… когда съешь что-то, чего тело не принимает. Тогда краснота и отек выступает на коже, пятна… Как у вас на шрамах, и пунцовые пятна на руках. Вы позволите мне взглянуть?..

— Нет! — его голос стал резким. — Ты видела достаточно.

Я тяжело вздохнула.

— Ну, хотя бы скажите, какие еще симптомы? Жар?

— Да.

— Волдыри? Чешутся, лопаются?

—