эти условия ее собственными, взять на себя тот жизненный крах, который пред лицом смерти взял на себя Ян в пылу безумной страсти к Анне Саксонской. Ян гнался за Анной Саксонской до самого чрева смерти — и не вошел. Смерть убежала от него.

В некотором смысле он получил кое-что похуже смерти. Он осознал, что перед лицом смерти ввязался в этот роман вообще ни за чем, что не было такой цели, какую он бы вдруг разгадал, сидя в тюремной камере и сочиняя письма жене — которая теперь была единственной нитью, связывавшей его жизнью и с миром. Он дошел до самого чрева смерти, но оно извергло его назад в мир, а единственной его связью с миром был человек, олицетворявший его позор. Все, что осталось у Яна, — его супруга Мария. Еще она была тем самым, что он отбросил в безумном порыве навстречу Анне Саксонской и навстречу смерти. Он влюбился в Анну Саксонскую своего рода любовью-пламенем — которая, если уж такова цена, могла бы спалить весь мир. Будь это в их интересах, Ян Рубенс и Анна Саксонская предавали бы огню целые города.

Цели, которые они преследовали, нам неизвестны. Однако мы знаем ставки. И есть все резоны предполагать, что эти ставки были известны и им самим. И их совершенно не волновало, что на кону была смерть. Это на их страсть не влияло. Никак их не сдерживало. Им было безразлично, что они мчатся прямиком в смертную бездну. Это лишь заставляло Яна и Анну прибавить ходу. Они летели навстречу смерти, но у самого порога были остановлены и отброшены прочь. Когда Анна Саксонская встретила наконец свою смерть, та уже не имела значения. Она ее уже не узнавала. Это было уже не то, к чему она приближалась.

Ян Рубенс наконец встретил свою смерть после того, как еще много лет прожил сломленным человеком. Должно быть, этот человек был попросту уничтожен, а вся его жизнь отдана на откуп забвению и мелким житейским радостям, какие остаются для тех, кто отбросил честь и достоинство ради чего-то, что уже больше не понимает. Сидя в темнице и сочиняя письма жене, Ян Рубенс уже и вовсе не понимал, как и зачем устремлялся с Анной Саксонской навстречу смерти. Понимание приходит в самом устремлении. Устремление к смерти — само по себе акт осмысления, оно создает понимание, делающее устремление возможным. С концом устремления испаряется и все прочее. Понимание растворяется в воздухе. Разуму больше не за что уцепиться. Пламенеющая дорога навстречу смерти вдруг обернулась запустением. Конец устремления к смерти — это конец всему. К нему в сердце вернулся страх — страх и желание жить.

Ведомый страхом и желанием жить, в тюрьме Ян Рубенс уселся за стол и принялся сочинять письмо жене, которую бросил. То, что он ей написал из своего запустения, было мольбой о помиловании, раз уж врата смерти ему не открылись. Надеялся ли он, что Мария будет в ярости, отречется от него? Может, некая часть Яна Рубенса все же надеялась, что Мария накажет его настолько же сильно, насколько сильно его свела с ума Анна Саксонская? Короче, он написал жене.

Ее ответное письмо ужасало — в нем были принятие и самоотречение. Она примет его обратно — без условий, сожалений и затаенных обид. Нам не узнать, какие разговоры вели Ян и Мария за закрытыми дверями у себя дома, когда письма были отправлены и прочитаны, и новые письма отправлены и прочитаны, когда Яна освободили наконец из тюрьмы и тогдашние опасности миновали. Нам не узнать, что по-настоящему чувствовала Мария насчет своего решения уже после. Мы знаем, что после освобождения из тюрьмы Ян действительно отстранился от всякого активного участия в делах мира. Он ушел от всего ради простейших и безыскусных житейских хлопот. Заботился о жене и детях. Стал отцом Питера Пауля Рубенса, братьев и сестер Питера. Он умер для мира.

Но, может, он еще и переродился. Может, он что-то увидел после всего этого — после устремления к смерти, а потом страха, унижения и того, как перед лицом пустоты жалким образом вернулся к Марии. Может, в отречении и капитуляции, определивших жизнь Яна Рубенса после того, как Вильгельм Молчаливый засадил его за решетку, он что-то обрел. Он был вынужден умолять, чтобы ему сохранили жизнь. Более того, он был вынужден позволить своей жене умолять, чтобы ему сохранили жизнь. Его жизнь была под угрозой именно потому, что в безумном порыве навстречу смерти с Анной Саксонской он предал жену. Он вцепился в руки Анны Саксонской, и мир явился ему в таком сиянии, что все прочее в сравнении с этим показалось тусклым и безжизненным. В этот момент Ян Рубенс и Анна Саксонская презрели все обычные правила. Обычным правилам они больше не подчинялись. Они будут следовать собственному своду правил — следовать тому, что казалось единственно реальным. И в безумном порыве они устремятся навстречу смерти — раз уж этим все должно кончиться. Ну, пусть так. Смерть, смерть и реальность, смерть и истина, смерть и любовь. А потом у них это все отняли. И мир снова перевернулся. Реальность смерти и истины, смерти и любви стала казаться сном. А потом они испугались. Исполнились стыда и раскаяния.

Ян Рубенс вернулся к жене — со стыдом, раскаянием и желанием жить. Он умолял ее о прощении и затем согласился на то, чтобы и она, в свою очередь, стала просителем от его имени. Она, Мария, та самая, кого предали в этом безумном порыве навстречу любви и истине, будет теперь сама, в свою очередь, молить о прощении за того, кто ее предал. Ян позволил этому случиться. Объятый страхом и стыдом, он хотел, чтобы так было. Он позволил обманутой им жене умолять Вильгельма Молчаливого, чтобы ему сохранили жизнь. И в тот момент, когда он на это согласился, он должен был себя уничтожить. Он обратил все свои надежды, грезы и притязания в пепел, а затем сжег этот пепел в дым — и дым рассеялся. Вряд ли от гниющего в тюремной камере куска мяса, каким тогда был Ян Рубенс, вообще осталось хоть что-то. Конечно, он был человек, но не взаправду. Откуда ему было взять хоть какое-то содержание? Ниоткуда. Он обратился в дым, и дым этот вылетел из окна промозглым утром в одном месте, которое позже станет частью Германии, — вылетел из окна в тюремной камере и рассеялся.

В этот момент абсолютного исчезания усвоил ли