Когда выходил из дома, невольно оглянулся на ее окно, и в голове почему-то застучала фраза Нисенбае-вой: «Антон Феликсович, царство ему небесное, позаботился. Всем сотрудникам квартиры выбил».

А Майзель, значит, старая умница, умудрился еще до обыска, до появления опера и следователя, разглядеть в дневнике Белова то, что, кроме Вероники, никого не касалось. Вырвал страницы и отдал девчонке. Вот и все. Никому его дневник не был нужен, никто ему работать не мешал. Это тупик.

Турецкий сунул в карман руку за пачкой сигарет и, к вялому своему удивлению, вынул сломанный подосиновик. Секунду смотрел на него, потом засунул в рот и медленно сжевал.

Профессор Винокуров был похож на хирурга — крупные руки, хищный взгляд, точные движения. Он принял Турецкого, когда услышал фамилию Белова. Сказал, что это его долг, хотя и неприятный.

— Почему неприятный? — спросил Турецкий.

— Я не был на его похоронах… хотя думаю, там вообще мало кто был. И теперь должен что-то сказать о человеке, который был, по сути, моим коллегой.

— И конкурентом?

— В науке это одно и то же. — Винокуров вдруг засмеялся и пояснил удивленному Турецкому: — Вспомнил кое-что. Первое, с чем сталкиваешься, занимаясь наукой, сказал мне один биолог из Массачусетского технологического, — это то, что природе плевать, какой ты хочешь ее видеть.

— Это вы к чему? — спросил Турецкий.

— К тому, что мы можем что-то строить, перестраивать на ее фоне, но, когда мы пытаемся сделать что-то внутри нее, тут уже шутки плохи.

Турецкий беседовал с Винокуровым в НИИ биофизики клетки Российской академии наук, которым тот руководил.

— Я был знаком с Беловым еще до тех времен, когда он начал разрабатывать паперфторан. Скажу вам честно, он меня поразил. Такого сгустка энергии и воли в отдельно взятом ученом мне встречать не приходилось. Но… — Винокуров покачал головой. — На что это было направлено?

— Вы не оцениваете его интеллектуальные качества?

— Ну мы же не на телевикторине, правда? Важен конкретный результат. Дал ли он его с паперфтораном? Очень сомнительно. Ведь в промышленное производство кровезаменитель так и не вышел. А с биокомпьютером вообще попал пальцем в небо.

— С биокомпьютером? — невольно переспросил Турецкий. Об этом он слышал впервые. Ну, Колдин, ну сукин сын! Ни звука, ни полслова. Хотя нет, в статье Кубасова биокомпьютер упоминался, конечно! Это он сам виноват, что не обратил внимания на информацию из негативного источника…

— Ну да, с этой своей фантастической идеей. — Винокуров пытливо посмотрел на Турецкого. — Я понимаю, вы не ученый, и требовать от вас глубинного понимания бессмысленно, но…

Турецкий достал ксерокс давешней статьи Кубасова о Белове.

По выражению лица Винокурова он понял, что тот со статьей знаком.

Винокуров махнул рукой — уберите, мол.

— Биокомпьютер — это вычислительное устройство, созданное на базе ДНК, я правильно понимаю?

— Подразумевается также, что оно — быстродействующее, — уточнил Винокуров таким тоном, каким мог сказать и «несуществующее», «невозможное», фантастическое». — Кубасов перегибает, ему положено… Это такая фигура, поймите… Просто свадебный генерал. Точнее, инквизитор по вызову. Удельный вес его вроде бы велик. По совокупным заслугам — десятилетия сидения в президиумах различных академий… Но собственно научных заслуг… Он едва ли понимает, о чем говорит. Разумеется, в лицо этого я академику Кубасову, лауреату, герою и прочая, никогда не скажу. Но тут же дело было совсем не в Кубасове. Дело было в том, что Белов собрался соорудить нечто вроде машины времени, философского камня… Причем, как умный человек, понимая, что в теории найти воплощение биокомпьютера невозможно, он искал решение на ощупь. И время от времени публиковал свои безумные результаты, которые будоражили ученый мир. Кому такое могло пойти на пользу? У студентов — сразу мозги набекрень… Он был большой фантазер, ваш Белов.

— Мой он еще меньше, чем ваш.

Винокуров посмотрел на Турецкого внимательно и сказал:

— Был такой религиозный деятель Франциск Ассизский. Он омывал раны прокаженных, и все такое. Проповедовал аскетизм земного существования. Когда ему собирались выжечь глаза каленым железом, он сказал: «Брат огонь, Бог дал тебе красоту и силу на пользу людям, молю же тебя, будь милостив ко мне».

— Вы поклонник этого самого Франциска? — уточнил Турецкий.

— Боже упаси, я агностик, конечно.

— Это значит?…

— Отрицаю возможность абсолютного познания объективного мира и достижимость истины. Я думаю, что роль науки ограничивается только познанием явлений, вот что я думаю. Один из наиболее универсальных законов современной квантовой физики гласит: ВСЯКОЕ ВОЗМОЖНОЕ СОБЫТИЕ, ТО ЕСТЬ СОБЫТИЕ, НЕ ЗАПРЕЩЕННОЕ ЗАКОНАМИ СОХРАНЕНИЯ, РАНО ИЛИ ПОЗДНО, НО ОБЯЗАТЕЛЬНО НАСТУПАЕТ.

— Повторите еще раз, пожалуйста, — сказал Турецкий.

— Пожалуйста, — Винокуров повторил.

— То есть если какая-нибудь фигня не исключена, то все-таки случится. Чертовски подходит к криминалистике.

Винокуров улыбнулся:

— А квантовая физика ко всему подходит. Из нее наша жизнь состоит. Смотрите, вот как возникает информация: следуя второму началу термодинамики, мы должны утверждать, что общее количество информации в природе может лишь либо уменьшаться, либо оставаться постоянным.

— Не знаю, что там в вашей науке, но в отдельных системах количество информации может увеличиваться. Вот я ищу кое-что, хожу по замкнутому кругу и постепенно узнаю о человеке все больше.

— Браво, следователь! — удивился Винокуров. — Совершенно верно. А как возникает у вас новая информация?

— Хороший вопрос.

— Еще бы! Есть известный в биологии факт, что постоянные браки между близкими родственниками приводят к вырождению. Наоборот, новые биологические виды могут быть получены при скрещивании достаточно отдаленных ветвей. Сейчас мы знаем, что это свойство есть именно свойство информации, заложенной в хромосомах. При браках между родственниками подчеркиваются и закрепляются имеющиеся генетические дефекты, в то время как скрещивание отдаленных ветвей приводит к появлению новой информации. То же самое должно быть справедливо и для интеллектуальной деятельности. В последние годы модно стремление избавить работника интеллектуальной профессии от так называемой рутинной деятельности. Всевозможные автоматы начинают поставлять нам все больше различных заготовок — полуфабрикатов. Такое происходит и в искусстве, и музыке, и, в частности, у нас в науке, где всевозможные информационно-поисковые системы ставят себе целью в конечном итоге избавить ученого от необходимости иметь дело с литературой. Например, трудно представить себе более рутинную работу, чем разыгрывание гамм на рояле. Однако еще труднее представить себе пианиста, никогда не играющего гамм. И важно именно то, что при разыгрывании гамм не только увеличивается гибкость пальцев, приобретается то, что называется техникой игры, но и устанавливаются зависимости между отдельными звукосочетаниями и мышечными сокращениями. Точно так же и в науке. Пользуясь полуфабрикатами, ученый перестает видеть ту самую общую картину, которая, по нашему предположению, лежит в основе всякого открытия. Роясь в библиотеках, просматривая сотни ненужных на первый взгляд публикаций, ученые получают возможность черпать отдельные фрагменты, штрихи, мазки — называйте их как угодно, — которые в конечном счете и складываются в общую картину… А у Белова выхватываются отдельные мазки и… ну вот представьте разные гениальные картины — Ван Гога, Рембрандта, Сезанна, Мунка, да хоть Глазунова! — Он засмеялся. — Нарежем из их картин много мелких кусочков как для пазла — из каждого понемножку. А потом попытаемся сложить. Какова будет цена этой картины? Александр Борисович, цена работам профессора Белова никому не известна, а их суть никому не интересна, поскольку они не реализованы. Вот и все, что я могу вам сказать. Честь имею. — И Винокуров сухо кивнул Турецкому, как бы показывая, что, потратив на него столько слов, руку подавать — уже лишнее.