— Вообще-то такая практика уже запрещена судами, — патриотично пробурчал Реддвей… — Хотя еще и не во всех штатах

— Вот видите — не во всех, — не удержался Шляпников.

— Что ж, это говорит, что Америка — по-настоящему свободная страна. А вы чем занимаетесь, Герман?

— О, меня сейчас интересуют вопросы безопасности. Личной безопасности.

Реддвей тоже улыбнулся, но реагировать не стал.

Шляпников потушил сигарету. Посмотрел на часы, потом в окно. Рядом с тротуаром остановился джип «форд-маверик». Это была машина Дениса Грязнова. Быстро, однако.

— Герман Васильевич, вы звоните мне, не стесняйтесь, — искренне сказал Турецкий, когда Шляпников встал. Ему почему-то было неприятно, что они с Ред-двеем пикировались.

Шляпников кивнул, пожал протянутые ему руки и ушел. А Турецкий подумал, что у Дениса ведь нет никакой тетки. У него есть только дядька — генерал-майор МВД… Турецкий выпил стакан минеральный воды и сказал Реддвею:

— А теперь, Пит, выкладывай, зачем ты в Москве.

— Затем, чтобы рассказать тебе историю. В Ньюб-рафтоне погибла девяностодевятилетняя женщина.

— Именно погибла, не умерла? — уточнил Турецкий.

— Именно. Она переходила дорогу, и ее сбил грузовик.

— Прискорбно, — сказал Турецкий. — И поэтому ты в Москве?

— Интересно! — возразил Реддвей. — Смотри сам. На следующий день ей должно было исполниться сто лет. Она ехала в инвалидной коляске. Ее катила дочь. Они обе направлялись на вечеринку в честь грядущего юбилея. И ее сбил грузовик. Ну? Каково?

— Ты будто гордишься этим грузовиком, — заметил Турецкий.

— Не горжусь. Я хочу задать тебе вопрос. Что вез грузовик?

— Питер, ты в своем уме? Откуда я могу это знать? Так почему ты в Москве?

— Алекс, вслушайся в мои слова. Девяносто девять лет. Инвалидная коляска. Вечеринка по случаю столетия. Дорога. Грузовик…

— Черт тебя возьми, в самом деле! — рассердился Турецкий. — У меня знаешь сколько дел?! А ты… Послать бы тебя подальше! Что было в грузовике?! Ну пусть это будет ее именинный пирог! Доволен?!

Реддвей медленно встал из-за стола. Стул под ним со скрипом отъехал назад. Реддвей смотрел на Турецкого, и на его лице была сложная гамма чувств: обескураженность, недоумение, возмущение и даже злость.

— Алекс… ты… ты… Ты откуда это узнал?! Мне же только сегодня сводку прислали. У тебя свой человек в моей системе?!

— Питер, ты рехнулся? Да сядь, конспиратор хренов. Нет у меня никого! Ты спросил, я и ляпнул то, что абсурдней всего. Неужели не ясно?

— Абсурдней всего? — задумчиво повторил Ред-двей. — Я вот думаю: а что, если тебе стать донором мозга? Моего?

— Питер, я, ей-богу, рад тебя видеть, но если это все?… — Турецкий постучал по циферблату часов.

— Я приехал посоветоваться, — сознался Ред-двей. — Заодно и на тебя посмотреть.

— Последнее приятно. Да и первое неплохо. С кем советовался-то?

— С солидными людьми.

— Ну-у, — Турецкий делано заскучал. Подобный ответ Реддвея означал конечно же

ФСБ. Организацию, с которой Турецкому по роду его деятельности многократно приходилось иметь дело еще и в те времена, когда она называлась иначе и которую он откровенно недолюбливал. Хотя и отдавал должное отдельным людям, там работавшим. И потому сейчас он отреагировал несколько ревниво. Но сделал это по-своему.

— Не верю, что у нас кто-то может знать о террористах больше, чем ты, — сказал Турецкий.

— Спасибо, Алекс, — сердечно поблагодарил Ред-двей. — Но не о террористах, а о террористе. А возможно, и о наемнике.

— Не вижу принципиальной разницы.

— Она в данном случае есть. Человек, которым я интересуюсь, не фанатик и не «идейный боец».

— Наемник, говоришь… Подожди! А к чему тогда история про бабушку и грузовик?!

— Это история о нагромождении случайностей, которые приводят к закономерному результату. Можно так считать? Можно, ведь бабушке было много лет, и она готова была отправиться в лучший из миров. Или напротив, куча закономерностей привела к абсурду — к ее гибели. Ведь смерть любого человека вряд ли можно признать обоснованной, и против нее всегда борются всеми силами.

— Много философии, мало дела, — заметил Турецкий, получавший, впрочем, свою порцию удовольствия от разглагольствований Питера.

Реддвей кивнул:

— Это потому, что я не могу его найти. А не могу найти, потому что не знаю, существует ли он в природе. Понимаешь, Александр, странная история…

Реддвей рассказал, что месяц назад на борту самолета Боинг-767 авиакомпании American Airlines, совершавшего плановый рейс из Мадрида в Майами, была предотвращена попытка теракта. Пятидесятитрехлетний мужчина арабского происхождения пронес в ботинке взрывное устройство на борт самолета. В полете он разулся по какой-то причине, и кто-то из пассажиров заметил, что у него из каблука торчит проводок. Мужчину на всякий случай «спеленали», и оказалось — не зря: в каблуке у него нашли взрывное устройство. «Подкаблучная» бомба была снабжена детонатором и по внешнему виду напоминала весьма популярную у террористов взрывчатку С-4, детонирующую при поджигании. Самолет в сопровождении двух истребителей ВВС США был направлен в Бостон, где и приземлился в аэропорту Логан. Сто восемьдесят пассажиров и двенадцать членов экипажа были сняты с борта самолета и направлены в безопасное место. Тщательная проверка показала, что сам пассажир о бомбе ничего не знал.

— Какой во всем этом смысл?

— Смысл такой. Пассажир взрывается. Самолет тоже. Все считают, что это теракт. Но это не теракт. Это убийство, понимаешь? Покушение на убийство.

— Это был ценный пассажир?

— Человека с бомбой звали Фатих эль-Насери.

— Дальше.

— Ты не знаешь, кто это?

— А должен?

— Наверно, необязательно. Это египетский мультимиллионер, отнюдь не террорист, не боевик и никакого отношения к боевикам не имеющий.

— Хм… Именно он собственной персоной? А не кто-то с его документами?

— Именно он.

— Странно, что СМИ молчали, — заметил Турецкий. — Или я пропустил?

— Не пропустил. Это уже работа самого Насери — не захотел огласки. И мы пошли ему навстречу.

Турецкий посмотрел на стену, на которой висела «Сравнительная таблица скорости некоторых движений — парохода, велосипеда, скаковой лошади, пушечного ядра и звука». Все это он видел много раз, и в голове у него были совсем другие мысли.

— Где легче всего спрятать лист? — Турецкий спросил сам себя, — лесу. А где легче всего спрятать труп? На поле боя. Среди других трупов.