Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что? Что значит, покинули? – я опешил.
Павел пристально посмотрел на моего ангела.
– Арим, ты не сказал ему?
Тот стоял, опустив крылья.
– Прости, Виктор, – прошептал он, – мне пришлось, иначе…
– Ты что… бросил меня там? – крикнул я, не дослушав.
Арим сдавлено ответил:
– Да.
– Почему?
Я почувствовал слабость во всём своём призрачном теле.
– Во время таких прорывов в свободный свет выходят не простые тёмные существа, выходят демоны, а это куда серьёзней, чем…
– Вот как! Значит я – это не серьёзно!
– Ты не понимаешь, Виктор, – в голосе моего ангела слышалось отчаяние, – если бы мы не бросились к месту прорыва, вышел бы один из демонов. А это новая война или новый смертельный вирус или катаклизм. Таких, как ты…
– Таких, как я?! – я почувствовал злость. – Таких, на которых можно наплевать?!
Арим посмотрел так обиженно, что я разъярённо отвернулся. Он ещё обижается!
– Не кричи, Виктор, – попытался Павел, – выбор у ангелов был совсем не велик: либо оставить охраняемых и помочь нам спасти свободный свет, либо остаться на местах и содействовать проникновению демонов.
Даже здесь, в этой странной средней тени я чувствовал, что дышу взволнованно, зло. Мой ангел меня бросил! Помчался спасать мир ценой моей жизни! А почему, интересно, тогда Роман жив? И Максим тоже. Их ангелы, значит, остались на месте! А этот!
– Прости, Виктор, – прошептал Арим.
– Отвали, – бросил я через плечо.
– Прости.
– Отвали!
– Прости меня…
– Вот ты гад, а!.. – я развернулся в бешенстве, намереваясь заорать в лицо ангелу какая он сволочь, но вся моя злоба вдруг иссякла.
Он стоял передо мной на коленях, низко опустив голову. По щекам текли сверкающие слезы.
– Прости меня, но я действительно не мог остаться с тобой, – прошептал Арим, – я буду оплакивать этот миг все столетия, отпущенные мне, прости меня…
Я поражённо молчал, созерцая лицо ангела. Сколько сожаления, боли, сколько искренности и чистоты. Я невольно ужаснулся своей угасшей злобе. Кто я такой по сравнению с этим сияющим существом? Кто я, что бы обвинять его в чём-то?
– Что это было? – спросил я. – Что выходило из этой абсолютной тьмы, или как её там?
Павел, наблюдавший за сценой, ответил:
– Нельзя сказать наверняка, что этот демон нёс сюда, но судя по размеру прорыва…
– Нет, не надо.
Я вдруг понял, что не хочу этого знать. Вспомнил ощущения, которые испытал в тот момент, когда увидел лезущее из преисподней существо. Ни лица, ни морды, ни глаз, одно лишь месиво из уродств и желчи. Оно источало отравляющий ужас, как радиацию, готовясь жестоко убивать. Этих воспоминаний более чем достаточно.
Арим всё ещё стоял на коленях. Павел, сложив мощные руки на груди, ждал развязки. Даже Сафэн отвлёкся от Тани, чтобы посмотреть, чем закончится моё знакомство с ангелом хранителем. Наверное, обычно всё протекало не так, как у нас с ним.
Но я, наконец, осознал то, что Арим пытался мне сказать – если бы он остался со мной, я был бы жив, но завтра в мире погибли бы сотни тысяч других людей, чьё время уходить, ещё не пришло.
– На то и несчастный случай, – мрачно сказал я.
Павел кивнул, окинув нас обоих примирительным взглядом. И мы не разговаривали с Аримом следующие три дня. Сидели напротив друг друга рядом с Таней и оба смотрели на неё. Сафэн то появлялся, то куда-то исчезал, но жаловаться на него было грех. Он сделал возле Тани такой щит света, что чёрные сетки, курсирующие по коридорам и палатам, к нам даже не совались. Вокруг неё светился настоящий белый шар.
По сути, щит должен был питать Таню ангельским светом, но уже на третий день он просто перестал в неё проникать. Она менялась. Её собственный свет густел, замедлялся, разрывался тёмными тромбами, которые образовывались и разрастались с ужасающей скоростью прямо на глазах, и вопреки всему с ангельским светом не смешивался.
В палату всё время заходили родители и друзья. Из их разговоров я узнал, что Роман пришёл в себя, у него всё хорошо. Его ангел тоже заглянул к нам. Оказалось, это его я увидел первым, когда удар грузовика вышиб меня в глубокую светлую тень. Это он тогда был светом. Молодец! Заодно мне помогал и за Максом смотрел, пока остальные были у шара.
Павел больше не появлялся. Наверное, был слишком занят, гоняясь за монстрами. Трудно было принять то, что чёрные ангелы на самом деле те же белые, только специально впустившие в себя тьму, чтобы уметь бороться с ней. То, что они словно ртуть в градуснике чувствуют повышение уровня тьмы в общем балансе и предугадывают место и время очередного прорыва с самого дна пирамиды.
А сама пирамида – структура, вместившая в себе вселенную, разделённая на три этажа и огромное количество прослоек на каждом из них, изолированных прозрачными стенами. Верхний свет, средний свет и тьма – это вертикаль, разделённая абсолютными барьерами для таких, как я. Я могу пройти только в определённое время, выделенное для прохода, через специальный коридор.
Среди множества тех, кто обитает в разных слоях света, пожалуй, лишь ангелы могут беспрепятственно путешествовать между этажами пирамиды.
Я дней десять путался, что можно, а что нельзя, какие стенки и для кого прозрачны, какие не очень, пересечение каких вообще под запретом. Хотя о том, что стена между внешней светлой тенью и свободным светом для меня более чем закрыта наглухо, я догадался сразу. Мёртвые не воскресают.
Моя зависть к ветру после этого возросла. К нему и всем остальным стихиям. Они были сами по себе, ни от кого не зависели, для них не было ни одного правила, ни одного ограничения. Они существовали в том слое, в каком хотели, и даже перейти прямо с места на следующий этаж для них не составляло никакого труда.
Как много всего надо было понять. Арим не торопил меня. У нас с ним было сорок дней. Сорок дней на то, чтобы он передал мне новые знания о мире, помог завершить все дела и уточнить неясные вопросы.
Единственное, что он попросил усвоить сразу – у меня почти нет своего света. Моя вспышка ничего мне не дала, её ведь практически не было, меня спас ветер. Так что я теперь был полностью на обеспечении ангела. К роли кровососа на его шее пришлось привыкать уже с первого дня. Арим дотрагивался до моей спины, подключался к позвоночнику, и его свет наполнял меня, словно пустой сосуд. Поэтому он и сделал