поднял бровь.

– Поэтому, на следующий новый год вся палата уже собирается в гости к тёте Злате, – засмеялся коллега, – которая сама, то ли волшебница, то ли фея, я так и не понял, посмотреть на звёздную собаку охотника Ориона. Артём обещал всех взять с собой.

Василий Геннадиевич, наконец, улыбнулся:

– Ах, вот оно что.

Молодой врач поднялся:

– Ну, вот такие новости, Василий Геннадиевич. На следующий новый год все наши пациенты будут здоровыми.

Заведующий опустил седую голову:

– Дай ты бог, детки. Дай ты бог.

Прозрачные стены

Там сейчас ночь. Я чувствовал это очень отчётливо. Краски и свет совсем другие. В небе фиолетовый смешивался с чёрным, вдруг желтел и опять темнел, наполняясь грязно-розовым, и вот снова фиолетовый. А в сумраке моего мира было видно, как в стволах деревьев течёт сияющий сок их жизни. Также росла трава, освещая собой землю, несла мерцающие воды река, и ходили люди.

Но сейчас люди были далеко. Я сидел на вершине холма прямо под телевышкой. У подножия ютилось множество домиков. Электрический свет почти не разгонял темноту сумеречного мира, поэтому казалось, что слепые глазницы окон затянуты серо-фиолетовой дымкой.

Ветер закружился над моей головой и по спирали опустился рядом.

– Где был? – усмехнулся я.

– Купался.

Ветер стряхнул с себя капли речной воды. Выглядел как полупрозрачный туман, уплотнившийся в размытую человеческую фигуру. Угадывались черты лица. Но они исчезали и появлялись, менялись. Даже здесь он не мог обрести окончательную форму. Ветер – волна энергии, бесформенная и сильная, свободно струящаяся между миром живых и мёртвых.

Он расположился вокруг меня и созерцательно уставился вниз. В нескольких местах сияли яркие точки. Могила, а точнее моя могила, отмеченная чистейшим белым светом, наша деревенская церковь, окружённая тёплыми золотыми кругами, и ещё один сияющий огонёк в домиках у подножия, рассеянного голубого цвета с искрами серебра.

Ветер разлёгся на пространстве, вытянув ноги и закинув руки за голову, покачался в воздухе, будто в невидимом гамаке:

– Ну что, пойдём?

– Пойдём.

Наверное, у меня получилось слишком мрачно.

– Что ты Вик, опять отчаялся? – посочувствовал ветер. – Арим сказал надо держаться.

– Уточнил бы за что, – хмыкнул я.

Прозрачная человеческая фигура повернулась на бок, лицом ко мне. Проявились черты, будто нарисованные на полиэтилене. Уголки губ потянулись верх. Ветер улыбался.

Вот кто никогда ни о чём не тревожится. Люди всю жизнь говорят о свободе, понятия не имея, что это, стараются найти определение этого состояния, хотя стоит взглянуть на ветер и вот она – самое простое и гениальное её воплощение. Не иметь тела, и при этом обладать чудовищной силой – ломать и вырывать деревья с корнем, не иметь дома и спать, свернувшись в невесомых листьях среди ветвей, направлять птицу в полете, гнать по воде рябь. Но самое главное – скольжение, то чего делать не может никто, кроме ветра. Даже ангелам, при всей их силе трудно выходить из сумрачной тени мира в свободный слой света – туда, где сияет наше солнце, и обитают живые люди. А ветру открыты все миры, самые светлые и тёмные.

Мы где-то посередине между вечной ночью и светом – основанием и верхушкой пирамиды мироздания. Даже избавившись от телесной оболочки, мы всё равно продолжаем оставаться в средних слоях. И только после сорока дней отбываем в высший свет, либо уходим во тьму, если собранный за всю жизнь груз трагедий и расстройств слишком велик.

Мне повезло. Я всегда был тёмной душой, но два года назад исправился. Не знаю что случилось, только однажды мимо меня прошла девушка по имени Таня. Тоже не ангел, сказал бы я, но с потрясающим умением гасить все мои плохие начинания.

Я вздохнул при мысли о ней. В сумрачной средней тени дыхание было явлением необычным, я словно втягивал в себя часть воздуха, если это был воздух, прямо через грудь. Но не успел я вздохнуть, как вокруг меня потемнело. Конечно, ведь при выдохе вышла моя печаль.

Нельзя так. Мы с Таней связаны. Связь настолько тонкая, что невидима даже здесь, но ощутима потрясающе. Стоит мне расстроиться, как на неё дома нападает такое…

Арим объяснил мне это в первый день. Первый день…

Помню первый миг и первый призрачный вздох уже здесь – в средней тени. Но это произошло в больнице, после тридцати минут в коме, а до этого…

– Виктор, вдохни, твоя последняя вспышка не будет яркой.

За секунды до удара со мной уже говорили. Я видел приближение грузовика, я его ощущал, вибрация двигателя ударила раньше, чем он сам. Водитель Максим повернул голову, в его глазах мелькнуло удивление, потом страх. Он что-то закричал.

– Всё хорошо, Виктор, боль ненадолго…

И удар!

Боль ненадолго, но, боже, как больно. Наверное, в один миг до потери сознания влилась она вся. Всё, что испытывает человек, когда его перемалывает вместе с машиной. Тридцать две секунды ломания костей, разрывания мышц и сухожилий и…

– Боль ушла, Виктор, всё хорошо.

Глаза застилает туман. Я сижу в машине, как и был на заднем сидении. Впереди стонет Максим, свидетель Роман без сознания. Одни размытые очертания, будто смотрю сквозь сильные очки под водой. Кажется, вокруг сотни прожекторов, всё тонет в ярком свете, даже звуки приглушены, словно не могут пробиться сквозь этот слепящий ком.

– Ром… – тянусь к другу рукой, – Рома…

Что-то светящееся рядом с ним и с Максимом с другой стороны. Оно двигается, перемещается. Ничего не могу понять. Роман мне не отвечает.

– Всё в порядке, Виктор, он жив.

Меня подтолкнули, и я оказался на улице в то же мгновение. Наша покорёженная «Волга» стояла на дороге. Врезавшийся в неё грузовик, проехав метров пятьдесят на тормозах, остановился на обочине.

– Что случилось? – поражённо спросил я.

Мне никто не ответил. Над мостом, который мы только что проехали, вращался гигантский шар. При каждом обороте из него выплёскивалось что-то похожее на смолу, такое же чёрное и вязкое. Источая дым, жижа медленно растекалась в разные стороны.

И я вдруг заметил, что повсюду вокруг движение. Трудно было понять это сразу из-за яркого света, но, наверное, мои глаза привыкали и я различил множество чёрных фигур, со всех сторон стекающихся к шару. В небе вокруг него полыхали вспышки, чертились линии света, стремительно пролетало что-то светящееся, оставляя за собой след реактивных самолётов.

В гладкой поверхности шара внезапно прорезалась трещина, раскрылась, и я увидел за ней коридор. Он был прямо напротив меня – страшный, глубокий, и словно образованный кишащими змеями. Его круглые стены вращались. А там, в самой глубине…

Не знаю что