Местные дети ходили в католическую школу при церкви Святой Марии, расположенной в пяти улицах отсюда. Мама заявила, что монахини только делают религию скучной, и решила отправить нас в государственную школу Эмерсон. Хотя эта школа находилась не в нашем учебном округе, мама уговорила ее директора нас принять.

Автобус, отвозивший детей в школу Эмерсон, не проходил мимо нашего дома, поэтому нам приходилось добираться до школы пешком. Район Эмерсон был зажиточным, на улицах росли эвкалипты, а здание школы выглядело как типичный испанский дом с красной терракотовой крышей. Вокруг школы росли пальмы и банановые деревья, и, когда бананы созревали, ученикам выдавали их к обеду. Перед школой был огромный травяной газон, который поливали при помощи спринклеров, а на игровой площадке было больше оборудования для игры, чем я когда-либо видела: качели, карусели, батут, канаты, мячи и даже дорожка для бега.

Классной руководительницей третьего класса была мисс Шо с волосами цвета стали, очками-кошками в металлической оправе и сурово сжатыми губами. Когда я сказала ей, что прочитала все книги Лоры Инглз Уайлдер, она скептически подняла бровь, но после того, как я бойко прочитала ей отрывок из книжки, она перевела меня в группу изучения литературы для одаренных детей.

Лори и Брайан тоже оказались в группах изучения литературы для одаренных детей. Брайан был от этого не в восторге, потому что он оказался в ней самым маленьким, а мы с Лори в глубине души были очень рады тому, что попали в такую продвинутую группу. Мы гордились, что нас признали особенными. Рассказывая родителям об этом, перед тем как произнести слово «одаренные», мы с Лори принялись усиленно театрально моргать ресницами, положив подбородок на сцепленные пальцы рук и приняв ангельский вид.

«Не валяйте дурака, – сказал папа. – Я же всегда вам говорил, что вы у меня особенные».

Брайан искоса посмотрел на папу. «Если мы такие особенные, почему же ты…» Он не закончил свою мысль.

«Что?» – спросил его папа.

«Нет, ничего», – ответил Брайан, покачав головой.

В школе Эмерсон работала медсестра, которая впервые за всю нашу жизнь проверила наше зрение и слух. У меня все было в порядке. Медсестра сказала, что у меня «зрение, как у орла, а слух, как у слона». Однако Лори было сложно разобрать буквы на таблице для проверки зрения. Медсестра заявила, что у Лори сильная близорукость, и написала маме записку о том, что ей необходимы очки.

«Очки? Ни за что!» – произнесла мама, прочитав записку. Мама не одобряла использование очков, потому что считала, что для того, чтобы зрение было нормальным, его надо тренировать. Мама говорила, что очки – это своего рода костыли, которые мешают людям со слабыми глазами научиться самостоятельно видеть мир[27]. Она говорила, что ее долго заставляли носить очки, но она отказывалась. Однако медсестра передала маме еще одну записку, где писала о том, что Лори не допустят к занятиям, если она не будет носить очки, а все расходы на изготовление очков школа берет на себя, после чего мама сдалась.

Когда очки были готовы, мы все вместе пошли их получать. Стекла очков были очень толстыми. Лори надела их, стала крутить в разные стороны головой, а потом выбежала на улицу. Я последовала за ней.

«В чем дело?» – спросила я ее. Она ничего не отвечала и продолжала крутить головой в разные стороны, с изумлением разглядывая дома и деревья.

«Ты видишь вон то дерево?» – спросила она, показывая на планеру водную (сикомору), стоявшую в тридцати метрах от нас. Я кивнула в ответ.

«Я вижу не только само дерево, но и каждый листик в отдельности. – Лори была в восторге. – А ты их видишь?»

Я снова кивнула.

«Правда? Не только ветки, но и каждый листочек в отдельности?»

Я опять кивнула. Лори посмотрела на меня и расплакалась.

По дороге домой Лори рассказывала, что впервые видит то, что все мы уже давно перестали замечать. Она читала вслух названия улиц и рекламу на щитах. Она говорила, что видит птиц, сидящих на телефонных проводах. Она вошла в здание банка и рассматривала узоры на сводчатом потолке.

Дома Лори попросила меня надеть ее очки. Она сказала, что тогда я пойму, как она видит без очков. Я надела ее очки, и мир потерял свои отчетливые очертания, потому что я стала видеть только размытые формы предметов. Я сделала несколько шагов и сильно ударилась ногой о край стола. Только тогда я поняла, почему Лори не ходила со мной и Брайаном в пустыню – потому что она ничего не видела.

Лори попросила маму надеть ее очки. Мама водрузила очки на нос, поморгала и осмотрелась вокруг. Она посмотрела на свои картины и потом, не говоря ни слова, вернула очки Лори.

«Ну, как? Ты в них лучше видишь?» – спросила я ее.

«Я бы не сказала, что лучше. По-другому», – ответила она.

«Может быть, и тебе стоит заказать очки?»

«Я хочу видеть мир таким, каким я к нему привыкла», – ответила она.

Лори очень понравился мир, который она видела через новые очки. Она начала рисовать все то, что раньше не замечала: изогнутые тени черепицы на крыше нашей школы и облака, которые заходящее солнце красит в розовый, а верхушки в пурпурный цвет.

С той поры как Лори начала носить очки, она решила, что, как и мама, станет художницей.

После нашего переезда в Финикс мама с головой окунулась в художественную деятельность. Перед нашим домом поставили белый щит со словами «Художественная студия Р.М. Уоллс», которые были аккуратно нарисованы черным цветом с золотой окантовкой. Две ближайшие к входной двери комнаты превратили в студию и галерею, а две спальни в задней части дома переоборудовали в хранилище маминых работ. Магазин художественных принадлежностей находился всего в трех улицах от нашего дома, и благодаря полученному наследству мама могла регулярно совершать в нем покупки. Мы приносили домой рулоны холста, и папа натягивал их на подрамники. Мама купила масляные и акриловые краски, акварель, грунтовку, тушь, кисти, уголь для рисования, пастель, красивую бумагу для рисования пастелью и даже деревянного манекена с подвижными суставами, которого назвала Эдвардом. Мама говорила, что Эдвард станет ей позировать, когда дети будут в школе.

Мама решила, что, прежде чем она займется серьезной живописью, ей необходимо собрать обширную художественно-справочную подборку материалов для зарисовок. Она купила массу линованной бумаги и большие папки для листов, пробитых тремя дырками. Каждая тема имела свою папку: собаки, кошки, лошади, домашние животные и деревенский скот, дикие животные, цветы, овощи и фрукты, сельские и городские пейзажи, мужские и женские портреты (а точнее, лица и тела, руки, ноги, попы и другие части тела крупным планом). В поисках интересных картинок мы часами просматривали старые журналы. Когда мы находили то, что нам казалось любопытным, показывали это маме, которая после секундного размышления одобряла или отвергала наши предложения. Одобренную мамой фотографию мы выреза́ли из журнала и приклеивали на лист линованной бумаги, пробивали на листе дыроколом три дырки и укрепляли эти дырки специальной пленкой, чтобы они не рвались. Затем мы находили нужную папку с зажимом на три дырки, вставляли в нее новый лист с фотографией и защелкивали папку. За труды мама давала нам уроки рисования.