Они собрались вокруг тела, и кто-то спросил:

— В грудь?

Капитан опустил взгляд.

— В грудь, — сказал он. Он заметил, как изменилсяцвет камней под телом Спендера. — Хотел бы я знать, почему он ждал. Хотелбы я знать, почему он не ушел, как задумал. Хотел бы я знать, почему ондожидался, пока его убьют.

— Кто ведает? — произнес кто-то.

А Спендер лежал перед ними, и одна его рука сжималапистолет, а другая — серебряную книгу, которая ярко блестела на солнце.

«Может, все это из-за меня? — думал капитан. —Потому что я отказался присоединиться к нему? Может быть, у Спендера неподнялась рука убить меня? Возможно, я чем-нибудь отличаюсь от них? Может, вэтом все дело? Он, наверно, считал, что на меня можно положиться. Или естьдругой ответ?»

Другого ответа не было. Он присел на корточки возлебезжизненного тела.

«Я должен оправдать это своей жизнью, — думалон, — Теперь я не могу его обмануть. Если он считал, что я в чем-то схож сним и потому не убил меня, то я обязан многое свершить! Да-да, конечно, так иесть. Я — тот же Спендер, он остался жить во мне, только я думаю, прежде чемстрелять. Я вообще не стреляю, не убиваю. Я направляю людей. Он потому не могменя убить, что видел во мне самого себя, только в иных условиях».

Капитан почувствовал, как солнце припекает его затылок. Онуслышал собственный голос:

— Эх, если бы он поговорил со мной, прежде чемстрелять, — мы бы что-нибудь придумали.

— Что придумали? — буркнул Паркхилл. — Чтообщего у нас с такими, как он?

Равнина, скалы, голубое небо дышало зноем, от которогозвенело в ушах.

— Пожалуй, вы правы, — сказал капитан. — Мыникогда не смогли бы поладить. Спендер и я — еще куда ни шло. Но Спендер и вы ивам подобные — нет, никогда. Для него лучше так, как вышло. Дайте-ка глотнутьиз фляги.

Предложение схоронить Спендера в пустом саркофаге исходилоот капитана. Саркофаг был на древнем марсианском кладбище, которое ониобнаружили. И Спендера положили в серебряную гробницу, скрестив ему руки нагруди, и туда же положили свечи и вина, изготовленные десять тысяч лет назад. Ипоследним, что они увидели, закрывая саркофаг, было его умиротворенное лицо.

Они постояли в древнем склепе.

— Думаю, вам полезно будет время от времени вспоминатьСпендера, — сказал капитан.

Они вышли из склепа и плотно затворили мраморную дверь.

На следующий день Паркхилл затеял стрельбу по мишеням водном из мертвых городов — он стрелял по хрустальным окнам и сшибал макушкиизящных башен. Капитан поймал Паркхилла и выбил ему зубы.

Земляне прилетали на Марс.

Прилетали, потому что чего-то боялись и ничего не боялись,потому что были счастливы и несчастливы, чувствовали себя паломниками и нечувствовали себя паломниками. У каждого была своя причина. Оставлялиопостылевших жен, или опостылевшую работу, или опостылевшие города; прилетали,чтобы найти что-то, или избавиться от чего-то, или добыть что-то, откопатьчто-то или зарыть что-то, или предать что-то забвению. Прилетали с большимиожиданиями, с маленькими ожиданиями, совсем без ожиданий. Но во множествегородов на четырехцветных плакатах повелительно указывал начальственный палец:ДЛЯ ТЕБЯ ЕСТЬ РАБОТА НА НЕБЕ — ПОБЫВАЙ НА МАРСЕ! И люди собирались в путь;правда, сперва их было немного, какие-нибудь десятки — большинству еще до того,как ракета выстреливала в космос, становилось худо. Болезнь называласьОдиночество. Потому что стоило только представить себе, как твой родной городуменьшается там, внизу — сначала он с кулак размером, затем — с лимон, сбулавочную головку, наконец, вовсе пропал в пламенной реактивной струе — и утебя такое чувство, словно ты никогда не рождался на свет, и города никакогонет, и ты нигде, лишь космос кругом, ничего знакомого, только чужие люди. Акогда твой штат — Иллинойс или Айова, Миссури или Монтана — тонул в пеленеоблаков, да что там, все Соединенные Штаты сжимались в мглистый островок, всяпланета Земля превращалась в грязновато-серый мячик, летящий куда-топрочь, — тогда уж ты оказывался совсем один, одинокий скиталец в просторахкосмоса, и невозможно представить себе, что тебя ждет.

Ничего удивительного, что первых было совсем немного. Числопереселенцев росло пропорционально количеству землян, которые уже перебралисьна Марс: одному страшно, а на людях — не так. Но первым, Одиноким, приходилосьполагаться только на себя…

Когда солнце зашло, он присел возле тропы и приготовилнехитрый ужин; потом, отправляя в рот кусок за куском и задумчиво жуя, слушал,как потрескивает огонь. Миновал еще день, похожий на тридцать других: с утрапораньше вырыть много аккуратных ямок, потом посадить в них семена, натаскатьводы из прозрачных каналов. Сейчас, скованный свинцовой усталостью, он лежал,глядя на небо, в котором один оттенок темноты сменялся другим.

Его звали Бенджамен Дрисколл, ему был тридцать один год. Онхотел одного — чтобы весь Марс зазеленел, покрылся высокими деревьями с густойлиствой, рождающей воздух, больше воздуха; пусть растут во все времена года,освежают города в душное лето, не пускают зимние ветры. Дерево, чего-чеготолько оно не может… Оно дарит краски природе, простирает тень, усыпает землюплодами. Или становится царством детских игр — целый поднебесный мир, где можнолазить, играть, висеть на руках… Великолепное сооружение, несущее пищу ирадость, — вот что такое дерево. Но прежде всего деревья — это источникживительного прохладного воздуха для легких и ласкового шелеста, который нежиттвои слух и убаюкивает тебя ночью, когда ты лежишь в снежно-белой постели.

Он лежал и слушал, как темная почва собирается с силами,ожидая солнца, ожидая дождей, которых все нет и нет… Приложив ухо к земле, онслышал поступь грядущих годов и видел — видел, как посаженные сегодня семенапрорываются зелеными побегами и тянутся ввысь, к небу, раскидывая ветку заветкой, и весь Марс превращается в солнечный лес, светлый сад.

Рано утром, едва маленькое бледное солнце всплывет надскладками холмов, он встанет, живо проглотит завтрак с дымком, затопчетголовешки, нагрузит на себя рюкзак — и снова выбирать места, копать, сажатьсемена или саженцы, осторожно уминать землю, поливать и шагать дальше,насвистывая и поглядывая в ясное небо, а оно к полудню все ярче и жарче…

— Тебе нужен воздух, — сказал он своему костру.Костер — живой румяный товарищ, который шутливо кусает тебе пальцы, а впрохладные ночи, теплый, дремлет рядом, щуря сонные розовые глаза… — Намвсем нужен воздух. Здесь, на Марсе, воздух разреженный. Чуть что, и устал. Всеравно, что в Андах, в Южной Америке. Вдохнул и не чувствуешь. Никак ненадышишься.