Миссис Ханичерч протянула руку и коснулась пальцами щеки Энн.

– Вы такая молоденькая, хрупкая девушка. Разве от вас может зависеть справедливость? – спросила она дрожащим голосом. – Три дня моей девочки нет дома, а я ничего об этом не знаю. Все это время я шила, гуляла в парке, ухаживала за мужем и… – Вдруг она запнулась, ее лицо расцвело улыбкой робкой надежды. – Погодите-ка. Минутку, минутку, молодые дамы, вы все же ошибаетесь. Возможно, не по своей воле, но вы все же принесли мне ложную весть о моей Лиззи!

– Как это может быть? – спросила Шарлотта озадаченно, но миссис Ханичерч уже поднялась с дивана и поспешила к бюро в углу. Отирая слезы, она схватила перевязанную ленточкой пачку писем и аккуратно вытянула из нее то, что было сверху.

– Вы говорите, что она пропала ночью, о чем стало известно в понедельник утром, но вы ошибаетесь, и вот доказательство! – Она улыбнулась сквозь слезы и дрожащими руками протянула им сложенное письмо. – Возьмите его, и вы увидите – Элизабет жива и здорова.

Энн и Шарлотта переглянулись, Шарлотта взяла письмо, развернула и вслух прочитала первую строчку:

– Дорогая мама, какое ужасное лето у нас здесь, в Честер Грейндж… – Она вернула письмо миссис Ханичерч. – Это письмо от вашей дочери.

– Да, но посмотрите на дату – дату в начале письма, и почтовую отметку. И тут и там вчерашнее число, вторник. Во вторник Элизабет писала о своей жизни, о детях, и, кстати, о вчерашней погоде, а вы говорите, что она пропала в понедельник поздней ночью. Так что, как видите, леди, вы не правы. Моя дочь никуда не пропадала.

– Миссис Ханичерч. – Теперь заговорила Энн. Тщательно выбирая слова, она поднялась с пола и села на стул напротив сестры и хозяйки дома. – Мы были в Честер Грейндж. Нас провели в комнату Элизабет, и по одному ее виду мы смогли понять, что там произошло. Мы встретились с самим мистером Честером, который очень встревожен судьбой жены… Клянусь вам, мы говорим правду – Элизабет не видели с понедельника.

– Кто ее не видел? – высоким напряженным голосом воскликнула миссис Ханичерч. – Вероятно, тот, у кого плохое зрение, ибо, уверяю вас, Элизабет сейчас в Честер Грейндж. Я каждую неделю получаю от нее письма с известиями о ней и детях. Она очень любит писать. И в каждом ее письме я нахожу подтверждение того, что она довольна своей жизнью, и радуюсь, что мои дурные предчувствия не оправдались.

– У вас были дурные предчувствия, когда Элизабет выходила замуж за Роберта Честера? – спросила Энн.

– Ну не совсем так. – Миссис Ханичерч поерзала на сиденье, забрала у Шарлотты свою руку и выпрямилась, явно восстанавливая душевное равновесие. – Вернее сказать, я боялась, что Элизабет вообще никогда не будет счастлива ролью жены и матери, – продолжила она. – Лиззи может быть настоящей упрямицей и к тому же чудачкой. В юности у нее была одна-единственная мечта – стать мореплавателем. Можете себе представить? Она хотела объехать на корабле весь свет и нарисовать все, что увидит. После она вдруг забрала себе в голову, что хочет стать профессиональной музыкантшей, пианисткой, и даже была уверена, что будет собирать полные залы! Мистер Ханичерч говорил, что я ее избаловала, и, может быть, он прав, но она всегда была такой умненькой и любознательной. Он говорил, что я мало учила ее тому, что полагается знать мужней жене, и он, наверное, прав. Вот почему я боялась, что моей дочери будет трудно приспособиться к роли доброй и безропотной спутницы, но, к счастью, я ошиблась. Каждое ее письмо просто дышит довольством. По-видимому, она так счастлива в своем маленьком мирке и как будто совсем забыла о дальних морях и о том, что лежит за ними…

Тут миссис Ханичерч задумалась, нежная улыбка тронула ее розовые губы, но вскоре исчезла.

– Если вы не против, миссис Ханичерч, – начала Энн очень тихо, словно решила не перечить ни в чем бедной, огорченной женщине, – то, ради спокойствия нашего клиента, не могли бы мы взглянуть на эти письма? Они помогли бы нам больше узнать об Элизабет.

– Да, конечно. – Любезные манеры миссис Ханичерч несколько поистрепались. – Хотя я не очень понимаю, что вам за интерес в этих письмах, разве что вы любите читать про детский кашель или про то, как она переделала детскую.

Несколько долгих минут прошли в мучительном, стремительно остывающем молчании, и, наконец, на серебряном подносе принесли письма. Пачка была перевязана бледно-розовой лентой, точно такой, какую Энн заметила в спальне Элизабет в Честер Грейндж. Судя по всему, письма читали, а затем аккуратно вкладывали в конверт и присоединяли к уже скопившейся стопке. На каждом письме была дата и подпись, и, пробегая их одно за другим глазами, сестры убедились, что все они и впрямь написаны в легком, приветливом тоне, как и говорила миссис Ханичерч.

– А вы уверены, что это почерк вашей дочери? – спросила Шарлотта, сравнивая последнее письмо с одним из ранних и обращая внимание на круглые печати почтовых отделений в Арунтоне и в Китли на том из них, которое она держала в руке.

– Конечно, уверена, – сказала миссис Ханичерч. – Ведь я сама учила ее читать и писать, хотя мой муж твердил, что в этом нет никакой необходимости! А теперь, если вы уже закончили с вашим расследованием, то, прошу вас, уходите и скажите всем, кто распространяет эти сплетни, чтобы попридержали языки.

Но это была уже не просьба. Миссис Ханичерч, чьи щеки розовели с каждой минутой, резко встала и указала рукой на дверь, а другой рукой схватилась за колокольчик и позвонила, призывая горничную.

– Миссис Ханичерч. – Энн собралась с духом. – Я дважды была в Честер Грейндж, прошла по всем дому, заходила даже в спальню вашей дочери. В доме ее нет, ни следа. И даже… наоборот.

– То есть как это – наоборот? – Голос миссис Ханичерч сорвался почти на крик. – Не знаю, на что вы намекаете, молодая особа, но ваши предположения наверняка не верны, в чем бы они ни заключались, и это подтверждает письмо от Элизабет. Моя дорогая девочка жива, здорова и счастлива, и вот тому доказательство! Быть может, над вами там просто подшутили. В детстве моя Лиззи была такая озорница, вечно подбивала своих кузин то на одно, то на другое… до чего же она была милая малышка, и такой живчик – вы такой никогда не видели.

Энн опустила глаза, поняв, какую жестокую борьбу за самообладание ведет с собой миссис Ханичерч. В ее глазах блестели слезы, но не только: в них был страх.

– Пожалуйста, поверьте нам, – тихо сказала Энн, делая шаг к миссис Ханичерч и осторожно протягивая к ней руку. – Мы действуем исключительно из доброго расположения к вашей дочери и с тревогой за нее, и нам очень жаль, если мы вас огорчили. Должна признаться, что письмо, которое вы нам показали, ставит нас в тупик, но мы по-прежнему считаем, что вашей дочери грозит большая опасность. Эту ночь мы проведем здесь, в пансионе «Лондон» на Виктория-сквер. Если вы захотите опять поговорить с нами, если у вас есть что нам сказать, вы найдете нас там.

– Уверен, что моей жене не о чем больше с вами разговаривать, – сказал мистер Ханичерч, входя в комнату и сразу заполняя ее своей грузной фигурой и избытком негодования.