Анчар не догадался взять с собой хотя бы одного солдата. Он считал, что только осмотрит короткую галерею и вернется. Вдвоем опасность всегда ощущается далеко не так остро, как в одиночестве. Он не боялся ни противника, ни темноты, иначе говоря, ни людей, ни чертей, ни замкнутого пространства, но ощущение подземелья действовало на нервную систему угнетающе.

Какой-то шорох донесся оттуда, где находился низкий проход. Этот звук заставил старшего лейтенанта насторожиться. Он говорил о приближении того самого момента, когда все должно было разрешиться. Это несло облегчение.

Ибрагим Владимирович был опытным парашютистом. Когда он совершал свои первые прыжки, сразу хорошо понял, что страх подступает только в первые мгновения и длится до того, как раскроется парашют. А потом уже начинается эйфория парения, хотя спуск с парашютом тоже происходит на большой скорости — от пяти до семи с половиной метров в секунду, что близко к падению.

Точно такие же ощущения возникают у человека, сидящего в засаде и ждущего появления противника. Ему в голову лезут всякие дурные мысли. А вдруг враг уже обнаружил засаду, не пойдет в нее, подкрадется сзади и нападет? При особенно длительном ожидании ты даже оборачиваться начинаешь. Но потом противник появляется там, где ему и следовало. После первых же выстрелов все становится на свои места.

— Анчар, они, похоже, меня услышали и назад полезли, — проговорил Соколовский. — Вперед задами, медленно. Фонарь больше не включают. Я в прицел на них смотрю. Трое. Двое мелких парней, третий — громила, под стать полковнику Баратову. Примешь гостей? Или троих тебе мало? Они уже почти около поворота. Там, думаю, и развернутся рожами к тебе. Секунд через двадцать ты сможешь сам на них в прицел посмотреть. Сейчас, как повернут в твою сторону, только за углом скроются, мы тоже сразу за ними двинемся. Жди подкрепления.

— Понял, — коротко ответил командир разведывательной роты.

Он нащупал рукой верхний край низкой галереи и засунул туда ствол автомата. Старший лейтенант заранее включил тепловизор, чтобы потом, когда бандиты окажутся ближе, не демаскировать себя щелчком.

Предохранитель автомата был опущен только на одну градацию, для одиночной стрельбы. Бить очередями в ограниченном пространстве всегда бывает очень опасно. Неизвестно, куда полетит вторая пуля, потому что уже после первого выстрела сгоревшие пороховые газы при выталкивании пустой гильзы бросают ствол автомата вверх и влево. Отсечка очереди по два патрона была еще допустимой, а вот при выставлении флажка на длинные очереди ствол гулял по своему усмотрению. Пуля могла лететь куда угодно, и вовсе не обязательно туда, куда хотел попасть стрелок. Потому в условиях тесноты одиночные выстрелы всегда являются предпочтительными. Старший лейтенант Крушинин всегда объяснял это солдатам и, естественно, умело применял такую особенность своего оружия в боевой обстановке.

Когда, по мнению Анчара, враг приблизился, он заглянул в тепловизионный прицел, не прижимаясь к нему. Он увидел широкую бородатую физиономию бандита, ползущего первым. Эта рожа, говоря честно, была достаточно зверской. С таким человеком даже днем, на солнечном свету, никому общаться не захочется. Мелкие зубы были острыми и клинообразными, прямо как у хищника, словно специально заточенными. Между ними свободно могла бы поместиться спичка. Взгляд этого субъекта казался командиру разведывательной роты предельно сосредоточенным и тупым.

Но главное, что отметил Ибрагим Владимирович, так это оттопыренные и многократно сломанные ушные раковины — характерный признак борца греко-римского или вольного стиля и бойца смешанных единоборств. Такого вот типа сразу остановить проблематично, хотя один на один справиться с гигантом Крушинин, наверное, и смог бы в силу своей боевой подготовленности. Она отличается от спортивной прежде всего тем, что не просто допускает, но и оттачивает, доводит до совершенства удары, в спорте запрещенные, например, в пах, в глаза, в горло, в уши. Крепкий пинок ногой в пах мигом выведет из строя любого силача.

Да, захватить такого гиганта живьем, да еще с двумя помощниками, было довольно сложно. Бандит передвигался, выставив вперед глушитель штурмовой винтовки. Указательный палец он держал на спусковом крючке, за что судьи дисквалифицируют спортсменов на соревнованиях по практической стрельбе.

Уже одно это говорило командиру разведывательной роты о том, что этого бандита следует уничтожать сразу. Иначе он может ответить выстрелом на любой подозрительный звук.

— Рюрик, я сразу с тремя, пожалуй, могу и не справиться. Первый из них слишком уж здоровенный, как я вижу, бывший спортсмен. Я его, пожалуй, подстрелю, а ты давай-ка вместе с солдатом по длинной очереди в стену позади двух других бандитов накати. Припугни их как следует, — проговорил командир разведывательной роты едва слышимым шепотом, который с дистанции в десяток метров уже невозможно было отличить от тихого ворчания сквозняка, обязательного в подземных галереях.

Старший лейтенант Крушинин сказал то, что и должен был. Он, конечно, опасался быть услышанным, но понимал, что скрываться теперь было уже абсолютно ни к чему. Пришло время приступать к конкретным действиям.

Прицел «Шахин» легко нашел точку мгновенного смертельного ранения. При стрельбе анфас такой зоной считается треугольник, расположенный между уголками глаз и кончиком носа. Длина каждой из его сторон приблизительно равна десяти сантиметрам. Пуля, пробив череп, поражает продолговатый мозг, мозжечок или же то и другое, вызывает расслабление психофизиомоторики, когда противник не может ни на спусковой крючок нажать, ни провести какое-то иное действие. При стрельбе в профиль поражаться должна точка, находящаяся за ухом противника.

Указательный палец старшего лейтенанта легко надавил на спусковой крючок. Анчар держал автомат только одной рукой, однако она у него была достаточно жесткой. Крушинину потребовалось только слегка подправить трубку «Шахина», чтобы посмотреть вперед. Он увидел, что пуля попала бандиту точно в переносицу, проломила ее и углубилась в череп.

Двое других бандитов выстрела, скорее всего, не слышали. Или же они просто не смогли понять, что это такое было. Однако щелканье затвора автомата до них обязательно донеслось.

Прятаться старшему лейтенанту было негде, да и смысла в этом никакого не имелось. Хотя бы потому, что в стену позади бандитов тут же ударили две очереди, выбившие из нее пыль. Сами очереди были не слышны. Крушинин различал только щелканье затворов и удары пуль в стену. Эти звуки в условиях подземелья, наверное, были в состоянии перекрыть даже стрельбу без глушителя. Однако обходиться без них было никак нельзя. В подземных галереях громкие выстрелы наверняка будут слышны далеко, тогда как звук лязганья затворов быстро погасится.

Сразу после этого старший лейтенант Крушинин сдвинулся в сторону, чтобы избежать шальной пули, если раздастся ответный выстрел из прохода, и включил тактический фонарь. Свет ударил бандитам по глазам, сразу ослепил их.

Они наверняка не видели того человека, который сказал им из темноты совершенно невозмутимо, без малейших признаков возбуждения и уж тем более истерики: