Один из вариантов ответа напрашивается сам собой. Все дело в том, что время от времени мне бывает нужно знать, как чувствует себя человек, с которым раньше мы делили все. И единственный способ удовлетворить любопытство – навестить его. Другой вариант – я чувствую вину за случившееся и езжу к Гриму, чтобы таким образом наказать себя. Наконец, наименее правдоподобный ответ, который я даю коллегам в таких случаях, сводится к следующему: Грим никогда не признает себя виновным в совершенных преступлениях, и я навещаю его, чтобы выудить информацию для следствия, которая позволит осудить его или так или иначе закрыть дело.

Ни один из перечисленных вариантов не лжив, но и не является правдой в полной мере. Просто между мной и Гримом существует какая-то непостижимая связь. Странно, но только в этой комнате для посетителей я и чувствую себя собой в полной мере. Здесь нет никого, только я и Грим – позвякивающий цепью на кандалах. Иногда мы подолгу молчим, словно нуждаемся в обществе друг друга только для того, чтобы хоть как-то выживать в этом мире: он – в этих стенах, я – вне их. Сколько раз бессонными ночами я мучился желанием его увидеть… И каждый раз стыдился этого желания.

Из всех возможных ответов на вопрос «Почему я езжу к Гриму?» этот, пожалуй, самый исчерпывающий. Но до сих пор так я не отвечал никому и вряд ли решусь вымолвить нечто подобное в дальнейшем. Прежде всего, я остерегаюсь того, что об этом узнает Грим. Если он поймет, какую власть имеет надо мной, может произойти что угодно.

– У меня не было лучших вариантов, – отвечаю я на его вопрос. – Надо же мне было что-то делать.

– Не обманывай меня, – ухмыляется он.

– Я и не обманываю.

Грим медленно кивает.

– А что с «Собрилом»? – неожиданно спрашивает он.

– Что?

– Раньше ты всегда принимал «Собрил» в этой комнате.

– Никогда этого не делал.

– Да ну!.. Но сегодня ты его не принимаешь.

– Я пытаюсь завязать с этим.

– Успешно?

– Более-менее.

Мне хотелось бы, чтобы последние слова прозвучали более убедительно.

– И они думают, что ты завязал? Поэтому ты снова работаешь? В полиции, я имею в виду…

– Что-то в этом роде.

– Но ты не завязал…

– Нет.

На какой-то момент в его глазах мелькнуло беспокойство.

– И если они поймут…

– Я знаю.

Грим сжимает губы в тонкую бесцветную полоску. Потом открывает рот, как будто собирается что-то сказать, но медлит, мычит.

– Будь осторожен, – предупреждает он.

– Что ты имеешь в виду?

– Если тебя снова выгонят из полиции, ты угодишь сюда.

– Разве не этого ты хотел с самого начала?

Грим вздыхает, качает головой.

– Ты ведь знаешь, что он был здесь?

– Кто?

– Левин. Я видел его сегодня в коридоре, когда шел на обед. Он был в компании местных пациентов. Не думаю, что он рассчитывал на то, что я его замечу. Скорее наоборот: я почти уверен, что этого он не хотел. Это было видно по тому, как он держался… И все-таки он меня видел.

– Откуда такая уверенность?

– Потом меня отправили в одну из комнат для посетителей, и Левин сидел там.

– И?..

– Он хотел говорить со мной… Попросил меня молчать о том, что я видел. В качестве платы я получил мобильник. – Грим улыбается. – Но я никому ничего не должен, кроме тебя.

– С кем ты видел его в коридоре?

– С одной женщиной… Ты ведь знаешь, кого Левин здесь навещает?

– Нет.

Мне и в самом деле ничего об этом не известно. Я вглядываюсь в его лицо, прикидываю, насколько сказанное может быть правдой. Грим пожимает плечами:

– Я думал, тебе будет интересно об этом узнать.

– Ты не жалеешь о том, что сделал?

Взгляд Грима загорается и гаснет.

– С тобой, ты имеешь в виду?

– Да.

Я спрашивал его об этом еще в октябре, когда Грим угодил сюда. В тот раз он лишь хмыкнул в ответ. Но теперь все иначе. Препараты сделали его сговорчивей. Кроме того, прошло время. Всего два месяца, но все-таки…

– Нет, не жалею, – отвечает он.

Я чувствую облегчение. Его раскаяние свело бы на нет все мои усилия.

Но Грим изменился. С лица сошла матовая бледность, спина распрямилась. Он напряжен и как будто только и ждет удобного момента на меня наброситься.

– Разве у тебя недостаточно причин возненавидеть меня? – спрашиваю я. – Ведь это из-за меня ты попал сюда… Из-за меня у тебя ничего не вышло…

– Я не согласен… – он угрюм, цедит слова сквозь зубы, – с тем, что у меня ничего не вышло, я имею в виду…

– Ну… не думаю, что то, что ты здесь оказался, можно считать большой удачей. – Я замолкаю и взмахиваю руками. – Может, конечно, это и так, я не знаю…

Грим не отвечает, пристально глядя на меня. Он использует любую возможность вывести меня из состояния равновесия. Проблема в том, что ему это удается. Я стараюсь не показывать ему своего страха. Поэтому начинаю задавать вопросы, на которые не может быть ответа, – те самые, что мучили меня бессонными ночами.

– Что ты, собственно, пытался сделать?

Грим молчит, потому что сказать ему нечего. Или же просто не хочет откровенничать со мной на эту тему.

– Я имею право знать это, принимая в расчет все, что ты нам сделал, – говорю я.

– А что я такого вам сделал?

Грим скалится, повторяет вопрос:

– А что я такого вам сделал?

– Мне надо идти, – говорю я. Встаю, чувствуя себя в очередной раз побежденным. – Если тебе больше нечего мне сказать, я пойду.

– Когда ты встречаешься с Сэм?

– Сегодня.

– Ты расскажешь ей о том, что заезжал ко мне?

Я стою перед ним, опершись на спинку стула.

– Да.

– Сегодня ты, похоже, не лжешь.

– Не лгу. – Я медленно продвигаюсь к двери. – До встречи.

– До связи, – отзывается Грим. – У меня же есть твой номер.

За спиной раздается его хохот. У меня вздрагивают уголки губ. Смех так и пробирает меня изнутри, и я не выдерживаю – сам пугаясь этого внезапного излияния безумной радости.

* * *

На вахте забираю свой «Собрил». В это время звонит мобильник. Номер, высветившийся на дисплее, мне незнаком.

– Это Келе Вальдец, – говорит хриплый голос в трубке. – Из университета, помните? Сейчас я на работе, сижу в комнате Томаса… – Он прокашливается. – Простите, но я…