1601 (пожимает плечами):…

Я: Ты можешь помешать этому?

1601: Не рискну. Больше мне сказать тебе нечего, потому что никому не известно, где и когда это будет. Я и так наболтал достаточно. И потом, если кто-нибудь…

Я: Никто, это я тебе обещаю.

1601 (после долгой паузы): Я знаю, кто должен это сделать.

Он дал мне координаты. С этим человеком я должен был связаться при первой возможности, но не решаюсь ни звонить, ни писать на электронную почту. Сомневаюсь, что он ответит, если узнает, что это я.

– Хм…

Бирк замолкает.

– Ниже, в записи от девятого декабря, – говорю я, – Хебер сообщает, что пытался выйти на человека, которого назвал ему шестнадцать ноль один, но безуспешно.

– Но здесь не сказано, на кого он пытался выйти, – возражает Бирк. – Хебер всего лишь пишет, что несостоявшийся респондент не вышел на связь.

– Я знаю, и все же было бы логично исходить из того, что это тот самый человек.

– Но в таком случае они с Хебером должны были знать друг друга. Он представлял себе, кому звонит, и догадывался, как этот человек отреагирует на предложение встретиться. Вот здесь… – Габриэль тычет пальцем в распечатку: – «Сомневаюсь, что он ответит, если узнает, что это я»… Звучит как будто они были знакомы, правда?

– Да, похоже.

Бирк кладет распечатку на стол.

– Нет, подожди, – говорю я. – Посмотри еще раз запись от двенадцатого числа.

Бирк послушно открывает последнюю страницу.

– «Встречаюсь с 1599. Возможно, расскажу, что слышал. Хотя пока не знаю. Место встречи все то же, 2230. Я слишком нервничаю, сегодня сделал не так много», – читает Бирк. – Все, теперь ее можно положить?

– Вопрос в том, рассказал ли он пятнадцать девяносто девять о том, что узнал от шестнадцать ноль один… – замечаю я. – Теперь можешь ее положить.

– Спасибо. – Бирк облегченно вздыхает. – Собственно говоря, совсем не обязательно все это имеет отношение к тому, что произошло с Хебером позже.

– Это понятно, и все-таки…

– Все-то тебе понятно…

Я в свою очередь вздыхаю, качаю головой. У меня чешутся пальцы – это ломка. Когда я в последний раз принимал «Собрил»? Еще до кафе «Каиро». Неужели и в самом деле так давно?

Бирк поднимается, идет к двери.

– Каким образом можно установить с человеком контакт, кроме как позвонить ему или написать на мейл? – спрашиваю я.

Он оборачивается:

– Не знаю… Голубиная почта? Телеграмма? Дымовой сигнал?

– Все шутишь…

– В любом случае это больше не наша проблема. Отошли эту распечатку в СЭПО, с плеч долой… Увидимся завтра.

– Завтра суббота, – напоминаю я.

– Что? – Глаза Бирка округляются в недоумении.

– До завтра, – вздыхаю я, все так же сидя на неудобном стуле. – Увидимся…

Кристиан в гостях у друга, в Эншеде, сидит на диване перед телевизором. На экране распекается какой-то политик; Кристиан прикрутил звук, чтобы не слышать этот вздор. Он всматривается в кричащие буквы пришпиленного над телевизором баннера. Тело помнит холод спрятанного под курткой стального лезвия.

– Пива хочешь? – раздается из кухни голос Микаэля.

– А виски у тебя нет?

– Есть.

Микаэль выходит из кухни с подносом, на котором два круглых бокала, в каждом на два пальца виски.

– Черт, как смотрится! – восклицает он и протягивает Кристиану один бокал. – Я почти не спал сегодня… А ты?

Голос Микаэля срывается. Кристиан поднимает удивленные глаза.

– Спал.

– Ну… после вчерашнего, я имею в виду… Как ты?

– Я сделал это не по своей воле, ты же знаешь.

– Да… но как ты? – Микаэль делает глоток, стискивает зубы.

– Задай мне этот вопрос кто-нибудь другой, я послал бы его к черту. – Кристиан ставит бокал на стол. – Ты что думаешь? Я должен был это сделать.

Ему хочется подняться и выйти. Но он не может – и остается сидеть.

* * *

Они встречались на вечеринках – и с каждым разом лучше узнавали друг друга. Так было; возможно, так оно продолжается и до сих пор. У Микаэля каждый раз оказывался новый мобильник, всегда «Нокиа». У Кристиана мобильника не было вообще, но скоро Микаэль дал ему один из своих.

– Возьми этот, – сказал он. – Но если побьешь мой рекорд…

Кристиану потребовалась неделя, чтобы побить его рекорд, однако об этом он умолчал. Просто сменил очки на контактные линзы и стал принимать «Рокуттан» от прыщей. По три таблетки в день. Через полгода кожа стала чистой, как у младенца.

Кристиан мало что знал о новом друге. Догадывался только, что тот родом не из Стокгольма. Когда Микаэль пьянел, из него пробивался другой диалект, более мелодичный и мягкий.

– Откуда ты? – спросил как-то раз Кристиан.

– Издалека, – смеясь, ответил Микаэль.

– И где это?

– В Даларне.

– То есть в Норрланде?

– Даларна расположена в Центральной Швеции. Норрланд начинается в пятидесяти милях севернее Даларны.

– И как ты там оказался?

– Мама развелась и нашла там парня. Мне было шесть или семь лет, когда мы переехали.

– И ты хотел переехать?

Макаэль пожал плечами, улыбнулся:

– Я ведь был совсем маленький. Дети тяжело переживают смену привычной обстановки. Но все было в порядке…

Новый папа Микаэля, так же как его мама, работал в страховой фирме. Это была семья, которая могла позволить себе иметь собственный дом.

* * *

Сам Кристиан вырос в Стокгольме – сначала в Бредэнге, потом в Хагсэтре. Его мама работала кассиршей в магазинах на площади, а папа… о его местонахождении ничего не было известно. Он исчез, когда Кристиану было десять, и больше не давал о себе знать. Мама сказала как-то, что папа осел где-то на западном побережье, со своей новой женщиной. А вообще, вспоминала о нем редко.

Много лет спустя данное событие послужило прелюдией к их первой с Микаэлем ссоре. Позже это казалось странным.

С того дня минуло много лет, но Кристиан все помнил. Как проснулся однажды и обнаружил, что в квартире их осталось трое. Большого рюкзака, с которым папа обычно ездил в отпуск в Сконе, не оказалось на месте. Мама лежала в постели и плакала. Был вторник, Антон сидел у себя в комнате. Когда Кристиан спросил его, где папа, ответом были недоуменный взгляд и фраза: